Геннадий Зюганов - Анатолий Житнухин

Не без основания считается, что спецподразделения и армейские части, участвовавшие в штурме, покрыли себя несмываемым позором. Но далеко не все продавали офицерскую честь за долларовые купюры, которыми накануне штурма щедро одаривал своих подчиненных генерал Кобец, изменивший воинской присяге еще в августе 91-го. Отказались применить оружие против защитников Дома Советов офицеры и бойцы знаменитой группы «Альфа». Они вошли на осажденную территорию, но только для того, чтобы броней своих машин, своими бронежилетами заслонить находившихся там людей от пуль. В течение нескольких часов «альфовцы» выводили из-под обстрела осажденных, выполняя свой долг по обеспечению безопасности граждан России. О их мужестве и выдержке свидетельствует такой факт: за все время нахождения в самом пекле событий ими было израсходовано в общей сложности всего четыре патрона.

…Спустя три дня Зюганов провел самую трудную в своей жизни пресс-конференцию. Во-первых, сомневался, сумеет ли он беспрепятственно добраться до Большого Комсомольского переулка, где в одном из зданий патриотические организации арендовали две небольшие комнаты с примыкавшим к ним маленьким залом для совещаний. Во-вторых, не было никакой уверенности, что объявленная им пресс-конференция для российских и иностранных журналистов не будет сорвана каким-нибудь иным способом. А если она все же состоится… Дальше задумывать не хотелось — ведь близкие друзья откровенно предрекали неминуемый арест.

Для таких невеселых предположений были веские причины. Действовал режим чрезвычайного положения, а по сути, как считал и открыто заявил об этом Геннадий Андреевич, в стране установилась система военно-политической диктатуры. Оппозиция оказалась парализованной: часть ее активных деятелей была арестована, другие скрывались. Были запрещены почти все оппозиционные организации и издания. По Москве рыскали агенты ельцинской охранки.

Неудивительно, что в этих условиях сообщение одного из ведущих лидеров оппозиции о проведении пресс-конференции вызвал среди журналистов настоящий ажиотаж — в помещении, где она проходила, царила настоящая давка.

Зюганов изложил свои оценки происшедших событий, охарактеризовав расстрел Дома Советов как величайшее преступление против народа, направленное на то, чтобы уничтожить Советы и оппозицию, установить режим неограниченной власти и открыть кампанию по беспрепятственному разграблению страны. Было высказано требование КПРФ прекратить устроенную режимом вакханалию, преследование оппозиции и восстановить попранные конституционные права граждан, общественных и политических организаций, отменить запрет на оппозиционные газеты.

Открытая и, как выразился один из журналистов, «отчаянно-храбрая» позиция Зюганова произвела в глухом информационном пространстве эффект настоящего взрыва. Однако, учитывая огромный интерес, проявленный к выступлению Геннадия Андреевича средствами массовой информации и представителями мировых информационных агентств, власти не рискнули применить к нему репрессивные меры. Хотя предупреждений, в том числе и из серьезных источников, о вероятности покушений было хоть отбавляй. Что за этим стояло — реальные намерения властей или попытки запугать его — разобраться было трудно, да и некогда.

Пресс-конференция послужила своеобразным толчком к оживлению деятельности партии: люди поняли, что силы сопротивления не сломлены, и стали оправляться от шока, от тяжелых потрясений, вызванных расстрелом Дома Советов, гибелью своих товарищей. Анализ ситуации на местах показал, что дееспособность КПРФ быстро восстанавливается, все партийцы подтверждают свое членство и готовность к дальнейшей работе. Это было чрезвычайно важно, так как следовало буквально в течение нескольких дней выработать дальнейшую политическую линию.

Столь сложного выбора Зюганову делать еще не приходилось. На декабрь были назначены выборы нового законодательного органа — Федерального собрания. И большинство левых партий, считая выборы незаконными, замешанными на крови невинных людей, сочло участие в них недопустимым.

Геннадий Андреевич полагал, что, устранившись от выборов, КПРФ совершит непростительную ошибку. Отказ от легального способа борьбы означал щедрый подарок ельцинскому режиму — нельзя было отдавать ему просто так всю полноту власти в стране и способствовать установлению безраздельного господства тех, кто готовится учинить над Россией окончательную расправу. Трибуна выборов была необходима и для того, чтобы рассказать народу о мракобесии и ужасах, учиненных ельцинистами в Москве, разъяснить, что им сулит дальнейшее укрепление подобной власти. Не использовать подобные возможности — значит проявить политическое невежество, недальновидность, предать павших товарищей.

Решение об участии в выборах принималось всей партией. Чтобы выяснить позицию коммунистов, ЦИК КПРФ поручил всем без исключения обкомам провести пленумы, собрания руководящих органов и первичных организаций, опросить партийный актив поименно: должна партия пойти на выборы или нет? Возникли трудные и бурные дискуссии, но в конечном счете положительно высказались практически все региональные организации. Обособленную позицию занял Московский горком, выступивший за бойкот избирательной кампании.

На состоявшемся в конце октября пленуме ЦИК КПРФ Геннадий Андреевич еще раз изложил свою точку зрения: партия обязана идти на выборы для того, чтобы быть вместе с обманутым народом и чтобы поддержать людей, способных возродить обманутую Россию. В заявлении избирательного объединения «Коммунистическая партия Российской Федерации» говорилось: «КПРФ рассматривает участие в выборах как средство проложить путь закону, восстановлению гражданского мира, разоблачения деструктивных действий властей; сохранения и активизации партийных организаций, привлечения новых сторонников; использования дальнейших возможностей для изложения взглядов партии на пути выхода из кризиса и будущее устройство России; „провала“ принятия на референдуме недемократической конституции».

К этому моменту КПРФ сумела добиться официальной санкции Минюста и Центризбиркома на право выдвижения своих кандидатов. Для того чтобы обвинить партию в экстремизме и вычеркнуть ее из избирательных списков, власти не нашли никаких оснований: в период октябрьского кризиса руководство КПРФ сделало все, чтобы не допустить перерастания противостояния в гражданскую войну. Это обстоятельство помогло отстоять право партии на жизнь, отвоеванное у Ельцина в Конституционном суде.

Тот факт, что Зюганов сумел спасти партию, вывести ее из-под удара, дал повод его недоброжелателям навести тень на плетень, поставить под сомнение искренность его поведения. Так, его линию в дни минувших трагических событий попытались объяснить не чем иным, как попыткой сохранить партию любой ценой, в том числе и путем соглашательства, готовностью к сотрудничеству с режимом. Не успев опомниться от полученных жестоких уроков и сделать из них надлежащие выводы, радикалы принялись искать виноватых вокруг себя, завели разговоры о том, что в октябре власть «валялась под ногами» и ее удалось бы взять, если бы Зюганов вывел на улицы «сотни тысяч своих сторонников». Припомнили ему и выступление на телевидении, и его «разлагающее» воздействие на «подверженного внушению» Руцкого, который, якобы поддавшись влиянию Зюганова, проявлял нерешительность и растерянность. При этом как бы в тени остались истинные причины неоправданных, граничивших с авантюризмом действий других левых лидеров, в том числе и тех, кто вновь надеялся разжечь большой пожар из охапки хвороста, проявил явную безответственность в отношении поверивших им людей.