Геннадий Зюганов - Анатолий Житнухин

В том, что кровавую развязку можно предотвратить, Зюганов убеждался, встречаясь с председателем Моссовета Н. Гончаром, с прокурором Москвы В. Пономаревым, представителями «Демократической России». Было известно, что и в окружении Ельцина находились влиятельные люди, понимавшие, какую опасность он несет стране, а потому пытавшиеся убедить его пойти законным путем.

Нельзя обойти стороной позицию патриотической интеллигенции, обратившейся к патриарху через газету «Советская Россия»:

«Мы обращаемся к Вам как к Главе Русской Православной Церкви с убедительным призывом в час тяжелейшего испытания прийти на помощь нашему народу, на помощь миллионам Ваших прихожан. Призываем встать во главе всей страны в борьбе за восстановление Конституции России и гражданского мира… Мы знаем, что Церковь не любит вмешиваться в мирские дела, отдавая себя заботам о возвышенном и вечном. Но, если бы Ваш предшественник — Святой Патриарх Гермоген не пришел бы на помощь своему Отечеству, России уже не было бы более трех веков.

Ведь если прольется кровь и погибнут сотни героических защитников демократии в Доме Советов, в том числе и трое православных священников, то их кровь окажется на Вашем белоснежном облачении…»

Среди подписавших обращение были писатели В. Распутин, А. Проханов, В. Сорокин, С. Куняев, В. Крупин, артисты и режиссеры С. Говорухин, Т. Доронина, С. Бондарчук, М. Ножкин, художник А. Шилов, композитор Г. Свиридов…

В то время, когда видные представители русской культуры пытались предотвратить кровопролитие, интеллигенты-либералы, как мы помним, требовали от Ельцина продемонстрировать силу «молодой демократии» — «раздавить гадину». Вмиг были забыты все столь любимые ими рассуждения о величии гуманистических ценностей демократии — они в них больше не нуждались. Г. Попов на встрече президента с представителями объединений демократических организаций заявил: на переговоры не идти, никакого посредничества не принимать. Свою заветную мечту высказала В. Новодворская: «В августе 91-го года мы не добили коммунистов, и если в 93-м мы не добьем Советы — грош нам цена». Давала рекомендации газета «Московский комсомолец»: «По улицам должны ездить казачьи сотни и оперативно реагировать на каждый красный флаг».

Перспектива досрочных выборов пугала «демократов». Было ясно, что такие выборы пройдут под патриотическими лозунгами и будут означать окончательное банкротство ельцинского режима. Поэтому они и раскручивали маховик антигосударственного переворота, использовали малейшие возможности, чтобы спровоцировать оппозицию на противоправные действия и обвинить ее в экстремизме.

«Ни в коем случае не поддаваться ни на какие провокации!» — эту мысль Зюганов настойчиво внушал Хасбулатову, Руцкому, другим организаторам обороны Дома Советов, неоднократно высказывал на митингах, которые непрерывно шли у стен здания Верховного Совета. Однако с балкона над подъездом № 7, предоставленного для ораторов, куда чаще звучали более радикальные призывы. По всему было видно, что многие из рядовых защитников Дома Советов плохо понимали характер происходящего. Нет в этом их вины — ведь даже среди лидеров Верховного Совета, руководителей штаба обороны не было выработано единой позиции: важнейшие решения принимались спонтанно и нередко противоречили друг другу. До сегодняшнего дня так никто вразумительно и не объяснил, чем, например, руководствовался председатель Союза офицеров Станислав Терехов, когда с вооруженной группой предпринял попытку захватить Объединенный командный пункт армий СНГ на Ленинградском проспекте? В результате пролилась первая кровь, ситуация резко обострилась и блокада Дома Советов была ужесточена. А ведь Зюганов лично предупреждал Терехова, что рядом с ним находятся «подставленные» люди, которые только и ждут повода для провокаций.

Рядом с оцеплением Дома Советов Геннадий Андреевич вместе с H. M. Харитоновым организовал дополнительный штаб по оказанию помощи защитникам Верховного Совета, где собиралось продовольствие и куда стекалась вся информация по обстановке в Москве. В ночь на 3 октября Зюганов в очередной раз встретился с Александром Руцким. Разъяснил, насколько важно продержаться еще пару дней, сохранить выдержку, перетерпеть, не поддаваться на провокации. Все уже было подготовлено к соглашению, подготовлен проект документа, и стороны должны были начать решающий раунд переговоров в 12 часов дня 4 октября. Одновременно предупредил: в Останкино пригнали спецназ — на бэтээрах, с полным боекомплектом и с приказом стрелять на поражение. Поэтому — никаких походов за оцепление Верховного Совета!

Показалось, что тот все понял. А на следующий день Зюганов с недоумением увидел, как телевидение тиражирует призыв Руцкого: «Вперед, на Останкино!»

Нелегко далось Геннадию Андреевичу решение выступить по телевидению. Встретился с руководителем ВГТРК О. Попцовым, постарался его убедить предоставить ему эфир: людям надо рассказать, что все готово к переговорам, надо уберечь их от провокаций и бойни, иначе завтра — гражданская война. В своем обращении к телезрителям Зюганов подчеркнул, что единственный выход из сложившегося положения — поиск компромисса на основе взаимного признания противостоящими сторонами необходимости проведения досрочных выборов президента и парламента. Призвал москвичей сохранять спокойствие и выдержку, воздержаться от массовых шествий и митингов, чтобы избежать новых столкновений.

Тем временем организаторы конфликта всячески подогревали и без того накаленную обстановку. Хорошо известно, что во время массовых шествий под прикрытием омоновцев действовали группы подготовленных провокаторов, которые забрасывали демонстрантов камнями, пытаясь заставить их пойти на прорыв милицейских кордонов. Официальное расследование показало, что первый выстрел, с которого началась массовая бойня в Останкине, был сделан из телецентра.

Ранним утром 4 октября первыми открыли огонь снайперы, среди которых были и наемники, прибывшие из-за рубежа. Стреляли по подразделениям, разворачивавшимся для нападения на Дом Советов. Хладнокровно убивали «своих», чтобы «поднять» у них «боевой дух», пробудить у участников штурма злобу и ненависть и направить ее против тех, кто укрывался за стенами здания Верховного Совета. Позднее официально, в том числе и путем проведения многочисленных баллистических экспертиз, было установлено, что ни один из нападавших не был убит из оружия, находившегося в Доме Советов.

Штурм Верховного Совета начался вероломно, без предупреждения. Его организаторы даже не предложили вывести с заблокированной территории людей, хотя прекрасно были осведомлены, что подавляющее большинство из них не имело оружия, что в здании находятся женщины и даже дети.

И все же никто из тех, кто, защищая Конституцию и законное право парламента работать в нормальных условиях, оставался в Доме Советов до конца, не верил, что Ельцин решится на физическое уничтожение высшего представительного органа народной власти, применит оружие против своего народа. У людей, выросших с убеждением, что в случае большой беды государство всегда защитит их, придет на помощь, это не укладывалось в сознании. Однако чудовищное преступление свершилось.

Погибли люди. Искренние, светлые, мужественные, храбрые. Которые по духу, по величию своего поступка оказались несравнимо чище и выше многих из тех, кто руководил ими в те дни. Чем, например, можно объяснить после всего случившегося поведение Руцкого — офицера, мужчины, — который едва ли не больше всех призывал к решительным действиям, а потом демонстрировал заводскую смазку на своем новеньком автомате: мол, не провинился я, не стрелял?