Однажды в замке... - Элоиза Джеймс

В его кабинет словно влетела одна из фурий. Стантон изучал ее с таким изумлением, будто перед ним была греческая богиня.

– Нам с Эди нужно многое обсудить.

– Это очень слабо сказано.

– Я хочу подчеркнуть, что мне не слишком нравится роль, которую вы играете в моем браке, – заметил он.

В глазах Лилы промелькнуло нечто вроде сознания вины.

– Мне не стоило ничему учить Эди. Прошу меня извинить.

– Да, это испортило многое, – ответил он, тщательно выбирая слова. – Но у меня было время подумать. И я понял, что Эди считает вас своей матерью. Уверен, что она и я сможем скрепить новый…

– Вы идиот, – презрительно бросила Лила, не дослушав. Очевидно, и ее раскаяние имело пределы. – Вы понятия не имеете, что сотворили с ней. Верно?

– Мы поспорили, – ответил Гауэйн с вновь загоревшимся гневом. – В браке бывает и не такое, леди Гилкрист. Вы сами испытывали кое-какие трудности.

– Мы с мужем никогда не говорили друг другу таких вещей, которые вы сказали Эди! Поверьте мне, Джонас при желании мог бы лишить меня последней капли самоуважения, но никогда бы не сделал такого. Потому что любит меня. А главное – потому что порядочный человек.

Прошло несколько секунд, прежде чем Гауэйн нашел в себе силы заговорить.

– Как вы смеете говорить мне подобные вещи? – завопил он, растеряв все остатки цивилизованности.

Лила даже не поморщилась, только скрестила руки на груди и обожгла его брезгливым взглядом.

– Теперь я вижу человека, которого описывала Эди. Но меня вы своими выходками не запугаете. У меня полно недостатков. Но я бы никогда, никогда в жизни не сделала бы ни с одним человеком того, что вы сделали с Эди. Никогда!

Ее слова, наконец, просочились сквозь туман чистейшей ярости.

– О чем вы толкуете, черт возьми! В ваших устах это звучит так, словно я ударил Эди! Я ничего ей не сделал!

Глаза Лилы впились в него.

– Вот как? Совсем ничего? Женщина, которую я нашла после вашего ухода, лишенная всяческого самоуважения, убежденная, что она никудышная мать и любовница, – это не ваша работа? А вот я считаю, что ваша!

Гауэйн молча смотрел на нее.

– Может, она и притворялась в постели. И что с того? Вам ведь было настолько все равно, что вы ничего не заметили. Неужели это такое большое преступление?

Лила не говорила ничего такого, чего Гауэйн не сказал бы себе.

– Вы идиот, – продолжала она. – Злорадствующий, омерзительный…

– Вы начинаете повторяться.

– Вы убедили ее, что она сделала что-то отвратительное. И это после первого в ее жизни удовольствия в постели! Заявили, что она лежала как оладья, и это тогда, когда бедняжка не могла представить, что от нее вообще требуется! Теперь она твердо уверена, что никогда больше не испытает наслаждения, не опьянев, потому что вы сказали ей это. Хуже того, вы убедили ее, что она не способна быть матерью. И это Эди! Вы сказали это Эди! Одной из самых любящих, готовых отдать все женщин!

– В письме она ясно заявила, что не хочет детей. – Но говоря это, Стантон припомнил, что дело было не совсем так: она писала, что не хочет детей сразу. – И когда она встретила Сюзанну, было очевидно…

– Глупец! Сюзанна – моя! Эди не имела ни малейшего шанса! Она никогда не держала на руках младенца, знаете ли вы это? Отец не позволял ей играть с другими детьми: ему было слишком важно уберечь ее талант. Она могла бы со временем завоевать сердце Сюзанны, но вы отдали ребенка, даже не посоветовавшись с ней. А потом оставили собственную жену плакать, лежа на полу, после того, как лишили всего, что делало ее женщиной!

Губы Гауэйна онемели. Он молча смотрел на Лилу. Она подступила ближе и снова ткнула его пальцем в грудь.

– После этого вы вылетели из комнаты, в расстройстве. Оттого что купили бракованный товар! Словно вы, скучный, глупый, омерзительный бюрократ, оказались достаточно хороши, чтобы коснуться подола юбки Эди! Вы, даже не знающий, что такое виолончель!

Гауэйн по-прежнему не мог говорить.

– Вы филистер. Обыватель, – продолжала Лила, понизив голос, когда не получила отпора. – Женились на самой прекрасно, й любящей женщине во всей Англии, да и в Шотландии тоже, и, когда узнали, насколько неполноценны в постели, свалили вину на нее. Позвольте сказать вам кое-что, герцог.

Очередной тычок.

Гауэйн почти не мог дышать, словно воздух обжигал легкие.

– Единственная причина, по которой вы не слышали слова «неполноценный» от предшественниц Эди в вашей постели, это титул. Вот и все. И не обманывайтесь, воображая, будто Эди не способна на наслаждение! Проблема в вас. А те удовлетворенные женщины, с которыми вы сравнивали ее? – Она пришла в такую ярость, что стукнула кулаком по столу. – И все эти женщины вам лгали!

Гауэйн смутно сообразил, что Эди так и не сказала мачехе об отсутствии у него опыта.

Нижняя губа Лилы дрожала.

– Вы разбили ее, как фарфоровую чашку, которую купили на уличном рынке. Все, что она делала после вашего бегства, – играла на виолончели, потому что вы заставили ее поверить, будто она больше ни на что не годна! Она так похудела, словно заразилась чахоткой! Убеждена, что будет ужасной матерью и ни один мужчина никогда ее не полюбит. Возможно, она никогда не получит наслаждения в постели, потому что вы выказали ей свое отвращение. Вы омерзительный…

Но она уже плакала, поэтому последних слов Гауэйн не разобрал. И так и не двинулся с места. Нарисованный ею портрет оказался настолько уродлив, что он словно примерз к полу. Герцог не видел, что побелел как полотно.

Лила оперлась на стол и, опустив голову, всхлипывала.

Дверь открылась. Последовала секундная пауза, и в комнату ворвался лорд Гилкрист. Он схватил Лилу в объятия и, что-то пробормотав, положил ее голову себе на плечо. Похоже, Гилкристы снова были вместе… Впрочем, какое Гауэйну дело?

Неужели он действительно причинил Эди столько боли? Что он натворил?

Стантон снова стал перебирать воспоминания. И неожиданно вспомнил выражение ужаса в глазах Эди, когда он объявил, что она не умеет обращаться с детьми. А как она рыдала, настаивая, что пыталась подружиться с Сюзанной? Какая немая скорбь была в ее глазах.

Гауэйн вспомнил, как прокричал гнусную фразу отца насчет оладий. Но он не хотел применить ее к Эди! Она извивалась в его руках живым пламенем, сводя с ума каждым прикосновением. Каждым…

Он внушил ей, что она ему отвратительна?

Лорд Гилкрист нежно усадил жену на кресло, повернулся и всадил кулак в челюсть Гауэйна с такой силой, что тот упал как срубленное дерево, не имея времени извернуться и поберечь левую руку.

– Это за мою дочь, – прорычал Гилкрист, стоя над ним. – Не думайте, что я не смогу это аннулировать, потому что я добьюсь этого. Я скажу королю, что чертов шотландец за несколько недель превратил мою дочь в тень. Не думайте, что ее приданое останется вам! И не смейте показываться в английских бальных залах в поисках следующей жены! Я сделаю все, чтобы каждый отец предпочел скорее отослать дочь в американские колонии, чем выдать за вас.