Дом на краю ночи - Кэтрин Бэннер

– Кто из нас будет главный? – спросил Серджо.

– Вы оба будете главными. Я оставляю его вам обоим, поровну.

У Серджо закружилась голова, когда он представил, что они оба обречены до самой смерти торчать на разных концах барной стойки. Два толстяка, как Филиппо и Сантино Арканджело, навсегда прикованные друг к другу.

На следующий день ни один не упомянул о разговоре с дедом, но Джузеппино еще больше ушел в себя, а Серджо еще сильнее сгорбился и выглядел еще более виноватым.

К Фестивалю святой Агаты Амедео описал и разложил по полочкам всю свою жизнь. Ни с кем не простившись, он отправился спать на чердачный диван, где его и обнаружили тем же вечером. Он лежал на спине, скрестив руки на груди, словно хотел избавить семью от лишних хлопот. Он выждал всего четыре месяца, чтобы последовать за Пиной. Его похоронили рядом с Пиной, в гробу, специально изготовленном под его огромный рост.

Почти разом потеряв и отца и мать, Мария-Грация будто лишилась опоры. С «Дома на краю ночи» словно сорвали крышу, обнажив его нутро. Смерть отца нанесла ей и еще одну рану, но Мария-Грация призналась в этом только Роберту. Столько лет она трудилась в баре, прежде всего ради отца, а он ей его не оставил. Мальчикам бар был не нужен. Завещание отца грозило породить проблемы. Пина никогда бы такого не допустила. И теперь Мария-Грация снова оказалась за штурвалом корабля, потерявшего управление, вынужденная вести его от имени кого-то другого, а впереди собирался грозный шторм.

К ее изумлению, Роберт отчасти был согласен с решением Амедео.

– Он свел их лоб в лоб. Может, это к лучшему. Нам с тобой уже изрядно за сорок. За каждым семейным делом выстраиваются в ожидании молодые наследники. И разве мог твой отец выбрать между Серджо и Джузеппино? Разве мы с тобой смогли бы?

– Но почему, – рыдала Мария-Грация, чувствуя себя обиженной девочкой, – он не оставил бар мне?

Каждый вечер Мария-Грация ощущала незримое присутствие отца в баре – он стоял за ее спиной, когда она подсчитывала выручку, направлял ее руку, когда она опускала рычаг кофемашины, легонько покашливал, когда между картежниками и рыбаками разгорался особенно жаркий спор. В знак уважения перед этим домашним призраком Мария-Грация повесила над стойкой портрет Амедео. Она выбрала одну из ранних фотографий, сделанную его женой Пиной Веллой. Амедео стоял, держа саквояж с медицинскими инструментами в одной руке и красную книгу – в другой. Получалось, что и ее мать тоже здесь присутствует – во взгляде, полном нерешительной любви, что читалась в глазах молодого Амедео, прикрытых очками. Со снимка, на котором время оставило следы, он следил за Марией-Грацией, подобно Cristo Pantocrator[85]. Это был тот же полный любви взгляд, которым он когда-то смотрел на свою молодую жену. И Марии-Грации начало казаться, что она понимает его. Если бы он оставил бар ей, со временем пришлось бы решать, кому из сыновей передать его, а она никогда не смогла бы выбрать между ними. «Папа, – молилась она в раскаянии, – оберегай этот дом».

Братья выдержали до похорон деда. После этого они вступили в жестокую схватку – сначала за бар, владеть которым никто из них не хотел, а потом за книгу с историями, которой оба жаждали обладать. И теперь из-за нелепого, но благого дара деда вражда, что годами зрела за стенами «Дома на краю ночи», выплеснулась наружу. Поднимаясь как-то на чердак с ворохом высохшего постельного белья, Мария-Грация остановилась, чтобы утереть слезы краем наволочки (она позволяла себе лишь изредка оплакивать родителей, когда хлопотала по хозяйству и ее никто не видел, но никогда в баре), и услышала, как сыновья ругаются в комнате Серджо. Ее испугала ненависть, звучавшая в их голосах. Шли дни, а братья и не думали угомониться, они преследовали друг друга по дому, из которого еще не выветрился запах погребальных цветов после похорон Амедео. В конце концов красную книгу забрала Кончетта и унесла ее к себе на виа Кавур.

Следующей же ночью кто-то разбил выходившее на улицу окно Кончетты. Пропала только книга, которая лежала в старом кассовом аппарате на нижней полке шкафа. Земельный агент графа Сантино Арканджело, брат Кончетты, посетил место преступления и записал все в блокнот, как настоящий poliziotto. Кем бы ни был преступник (тут Сантино многозначительно поднял вверх осколок стекла, как это делал детектив в телевизоре), он хорошо знал Кончетту и понимал, где надо искать книгу. Это было первое ограбление в современной истории острова. Всем, кроме Марии-Грации и Роберта, было ясно, что это сделал младший сын Эспозито. А когда прибежал Серджо и сообщил, что брата нигде нет, Мария-Грация и Роберт закрыли бар и отправились на поиски.

В «Доме на краю ночи» никто не сомкнул глаз.

Джузеппино позвонил три дня спустя из дома своего дяди Флавио в Суррее. Марии-Грации всегда казалось, что этого места не существует, но когда она услышала металлический, бестелесный голос младшего сына в телефонной трубке, оно внезапной лавиной обрушилось на нее. Из трубки несся тонкий испуганный голос:

– Я у дяди Флавио. Да, да, со мной все в порядке. Мама, тебе не о чем беспокоиться. Но я пока не вернусь домой. (Пауза, треск.) Да, я найду работу в Лондоне. Или буду учиться в университете. Дядя Флавио поможет мне устроиться. Я ведь могу получить английский паспорт, школу я окончил, почему бы и нет? (Опять пауза.) Я приеду домой на Рождество, если смогу.

– А как же дедушкина книга? – спросила Мария-Грация, стараясь по примеру Роберта сохранять спокойствие.

Джузеппино долго не отвечал, а потом окрепшим голосом сказал:

– А, это. Не беспокойтесь, она в целости и сохранности. Я пришлю Серджо копию.

Серджо бросился на кровать и несколько часов рыдал от злости.

И действительно, вскоре на его имя пришла посылка с английской почтовой маркой. Джузеппино снял копию с дедушкиной книги историй. Страницы были смазаны, будто подернуты пленкой, как если бы их написали под водой. Мария-Грация понимала, что Джузеппино просто насмехается над братом, ведь они оба мечтали владеть оригиналом.

Она с тревогой наблюдала, как Серджо обуздывает себя. Отныне он был намерен одержать горькую победу, единственную, которая ему оставалась, – стать лучшим сыном.

– Ты тоже можешь уехать, если хочешь, – сказала она. – Ты всегда это знал. Мы готовы к тому, что вы оба покинете дом, а мы останемся одни работать в баре.

Жители острова никогда не симпатизировали Серджо, особенно с тех пор как он чуть не утопил своего брата, но сейчас общественное мнение качнулось в его сторону.

– Этот Джузеппино всегда был слишком хорош для Кастелламаре, – судачили картежники.

А Агата-рыбачка добавляла:

– Если Серджо и пытался утопить Джузеппино, когда они были маленькими, то теперь-то я смекаю почему.

Серджо удивил всех, отказавшись уезжать с острова. Он отправился в «Кредитно-сберегательную компанию Кастелламаре», чтобы осуществить честолюбивый план. Он надел костюм, который ему купили на похороны бабушки; узкие в бедрах и короткие брюки нелепо открывали щиколотки. Он держал в руке портфель своего деда, где лежали пять вырванных из ученической тетради листков с аккуратно переписанными карандашом отчетами из бара. Ожидая очереди в банке на укрытом ковром диване, он надеялся, что никто из знакомых не увидит его через огромные окна. Клерк, чужак с континента, пригласил его в маленький кабинет, где когда-то была кухня Джезуины, и налил ему континентального кофе.