Имаджика. Примирение - Клайв Баркер

— От великого любовника к великому отцу? Что ни день, то новый Миляга?

Он посмотрел на нее так, словно готов был ответить, но в последнюю секунду прикусил язык.

— Мы знаем, что мы значим друг для друга, — сказал он. — Так докажи мне это! Юдит, прошу тебя… — Его объятия по-прежнему ожидали ее, но она не собиралась падать ему на грудь. — Когда я вернулся, я сказал тебе, что буду совершать ошибки, и попросил тебя прощать мне их. Сейчас я снова тебя об этом прошу.

Она посмотрела в пол и медленно покачала головой.

— Уходи, — сказала она.

— Я встречусь с этой женщиной, если ты так хочешь, но, прежде чем я уйду, я хочу, чтобы ты кое в чем мне поклялась. Я хочу, чтобы ты поклялась, что ты не попытаешься причинить вред тому, что внутри тебя.

— Ступай к черту.

— Я не ради себя прошу. И даже не ради ребенка. Я прошу об этом ради тебя самой. Если ты попытаешься сделать с собой что-нибудь, жизнь моя потеряет всякий смысл.

— Если ты думаешь, что я собираюсь вскрыть себе вены, то могу тебя успокоить.

— Да нет, я не об этом.

— О чем же.

— Если ты попытаешься сделать аборт, ребенок не смирится с этим. В нем живет наша цель, наша сила. Он будет драться за свою жизнь, а в результате может отнять твою. Ты понимаешь, о чем я? — Она поежилась. — Отвечай.

— Ничего приятного я тебе сказать не могу. Отправляйся к Целестине и поговори с ней.

— А почему бы тебе не поехать со мной?

— Я сказала. Ступай. Прочь.

Она подняла взгляд. Солнечный луч осветил стену у него за спиной и резвился на ней в свое удовольствие. Но он оставался в тени. Несмотря на все высокие цели, его сомнительная натура нисколько не изменилась: он остался лгуном и мошенником.

— Я вернусь, — сказал он. — Я хочу вернуться.

Она не ответила.

— Если ты будешь в комнате, я буду знать, чего ты от меня ждешь.

С этими словами он открыл дверь и вышел. Только услышав, как хлопнула за ним дверь подъезда, она стряхнула с себя оцепенение и вспомнила, что он унес с собой ее яйцо. Но, по-видимому, как и все зеркальные любовники, он любил симметрию, и ему было приятно держать эту частицу ее в своем кармане, зная, что частица его скрывается у нее в еще более укромном месте.

Хотя Миляга познакомился с племенем Южного Берега всего лишь несколько часов назад, расставаться с ними было не так-то легко. В то короткое время, что он провел вместе с ними, он ощутил уверенность и покой, которых ему не приходилось чувствовать за многие годы общения с другими людьми. Что же касается их самих, то они привыкли к потерям — ими была полна едва ли не каждая история жизни из тех, что ему довелось услышать за эти часы, — так что не было ни театральных спектаклей, ни обвинений — только тяжелое молчание. Лишь Понедельник, чьи злоключения впервые вывели незнакомца из апатии, предпринял попытку удержать его, хотя бы ненадолго.

— Не так уж и много стен нам осталось, — сказал он. — Мы сможем их все расписать. За несколько дней. Максимум за неделю.

— Хотел бы я, чтобы у меня было столько времени, — сказал ему Миляга. — Но я не могу отложить дело, ради которого я вернулся.

Понедельник, разумеется, спал, пока Миляга разговаривал с Тэйлором (проснувшись, он немало удивился почету, которым его окружили), но остальные, в особенности Бенедикт, существенно пополнили свой словарный запас чудес.

— Так чем же занимается Примиритель? — спросил он у Миляги. — Если ты собираешься слинять в Доминионы, парень, то мы хотим отправиться с тобой.

— Пока я остаюсь на Земле. Но если вдруг мне понадобится покинуть ее, вы первые об этом узнаете.

— А что если мы тебя больше никогда не увидим? — спросил Ирландец.

— Значит, меня постигла неудача.

— Значит, ты погиб?

— Да, погиб.

— Он не облажается, — сказала Кэрол. — Ведь правда, радость моя?

— Но что нам теперь делать с тем, что мы знаем? — спросил Ирландец, явно обеспокоенный свалившимся на него грузом тайн. — Если ты погибнешь, в этом не будет никакого смысла.

— Нет, будет, — сказал Миляга. — Потому что вы будете рассказывать об этом другим людям, и весть будет передаваться из уст в уста, пока дверь в Доминионы не откроется.

— Так, значит, мы можем рассказывать?

— Всем, кто станет слушать.

Отовсюду послышался одобрительный ропот. В этом, по крайней мере, заключалась определенная цель, которая связывала их с историей, которую они услышали, и с рассказчиком.

— Если мы тебе понадобимся, — сказал Бенедикт, — ты знаешь, где нас найти.

— Да, знаю, — сказал Миляга и направился вместе с Клемом к воротам.

— А что если кто-нибудь заявится и будет искать тебя? — крикнула Кэрол им вслед.

— Скажите ему, что я был чокнутым ублюдком и вы скинули меня с моста.

Несколько человек улыбнулось.

— Так мы и скажем, Маэстро, — согласился Ирландец. — Но я вот что тебе скажу: если ты не вернешься в ближайшие дни, мы сами пойдем тебя искать.

Распрощавшись с ними, Клем и Миляга двинулись к мосту Ватерлоо в поисках такси, которое отвезло бы их к Юдит. Не было еще и шести утра, и хотя первые жители пригорода уже двинулись на работу и поток идущих в северном направлении машин постепенно густел, такси среди них видно не было, и они направились через мост пешком, надеясь, что им больше повезет на Стрэнде.

— Да уж, не ожидал я тебя обнаружить в такой компании, — заметил по дороге Клем.

— Но ведь ты пришел за мной именно туда, — сказал Миляга. — Стало быть, у тебя было предчувствие.

— Наверное, было.

— И поверь, мне довелось бывать и в более странной компании. Не сравнить с этой.

— Да уж верю. Мне так хочется, чтобы ты как-нибудь рассказал мне о путешествии. Обещаешь?

— Хорошо, постараюсь ничего не забыть. Только трудновато будет без карты. Я постоянно твердил Паю, что обязательно нарисую карту, чтобы уж точно не потеряться, если еще раз придется оказаться в Доминионах.

— И нарисовал?

— Нет. Почему-то никак не доходили руки. Всегда что-нибудь отвлекало.

— Ну, все равно — ты расскажешь мне все, что… Эй! Вон такси!

Клем сошел с тротуара и остановил машину. Они забрались внутрь, и Клем стал объяснять водителю дорогу. В процессе объяснений тот вгляделся в зеркальце заднего вида и спросил:

— Это кто-то из ваших знакомых?

Они оглянулись и увидели бегущего к машине Понедельника. Спустя несколько секунд испачканное краской лицо уже сунулось в окно такси, и Понедельник взялся за уговоры: