Достаточно времени для любви, или Жизнь Лазаруса Лонга - Роберт Хайнлайн

Возможно, я мог бы пойти на компромисс с Роджером Стерлингом, но он попытался завладеть поместьем. А раз так, то половину его я отдал Паттикейк, а другую продал моему зятю Джо-Аарону под залог, а потом дисконтировал бумажонку в банке и купил куда лучший корабль, чем сумел бы осилить, отдай я половину Роджеру и Лауре. Аналогичным образом полупродал-полуподарил Либби и Джорджу свою долю «Дома Лонгов». Либби переменила имя на Эстель Элизабет Шеффилд-Лонг, стало быть, и здесь проявилась наследственность, что порадовало и меня, и ее родителей. Все было хорошо. Когда я улетал, даже Лаура снизошла и поцеловала меня на прощание.

– Лазарус, я не понимаю одного. Вы сказали, что не поощряете женитьбы между говардианцами и эфемерами. И все же разрешили двоим своим детям найти половину за пределами Семейства.

– Даю поправку, Минерва: детям не разрешают жениться; они делают это сами – в удобное время и с подходящим партнером.

– Поправка принята, Лазарус.

– Вернемся назад… к той ночи, когда я вмешался в отношения Либби и Джо-Аарона. Тогда я передал Ллите и Джо все, что работорговец вручил мне в качестве доказательства их происхождения, даже счет на покупку, предложив или уничтожить, или надежно запереть бумаги. Среди них находилась серия фотографий, иллюстрирующих рост детей от года к году. Последняя была снята наверняка как раз перед тем, как я купил их, и они подтвердили это. На снимке рядом стояли двое: юноша и девушка в поясе целомудрия.

Джо взглянул на фотографию и проговорил:

«Что за парочка клоунов! Сестрица, мы прошли долгий путь… благодаря капитану».

«Конечно, – согласилась она и принялась разглядывать снимок. – Брат, а ты не замечаешь кое-чего?»

«Чего?» – спросил он и посмотрел снова.

«Пусть Аарон посмотрит. Братец, сними свои тряпки, – попросила она и начала развязывать свой саронг. – Давай встанем возле стены не в той позе, в которой мы предстаем перед клиентом, а так, как нас ставили, чтобы сделать эти фотографии».

Она передала мне снимок, и они встали у стены лицом ко мне.

Минерва, за четырнадцать лет они не переменились. Ллита родила троих и была беременна уже четвертый раз. Они работали до упаду… но, раздетые догола, без макияжа на ее лице и с неубранными волосами, они выглядели такими же, как в тот день, когда я увидел их впервые. В точности как на последнем снимке, которым завершалась их юность – между восемнадцатью и двадцатью годами, если считать по-земному.

Но им было уже за тридцать. Тридцать пять земных лет, если верить записям, сделанным на Благословенной.

Минерва, добавлю один факт. Когда я видел их в последний раз, им было уже за шестьдесят по земному летоисчислению, точнее, шестьдесят три, если верить тем самым отчетам. Но ни у одного из них не было седых волос, у обоих сохранились все зубы, а Ллита вновь была беременна.

– Мутантные говардианцы, Лазарус?

Старик пожал плечами:

– Это весьма дискуссионный термин, дорогая. За достаточно долгий срок каждый из тысячи генов в любой плоти и крови претерпевает мутации. Но по правилам Фонда персона, не внесенная в генеалогию Семейств, может быть зарегистрирована как говардианец-новичок лишь в том случае, если существуют доказательства, что все четверо ее дедов и бабок дожили хотя бы до ста лет. Это правило оставило бы за чертой меня, не будь я рожден в одном из Семейств. Но с другой стороны, возраст, в котором я прошел свою первую процедуру омоложения, был слишком велик, чтобы объяснять его результатом говардианского селекционного эксперимента. Сегодня они заявляют, что обнаружили в двенадцатой хромосомной паре генный комплекс, который определяет долголетие, словно заводит часы. Если так, кто завел мои часы? Гильгамеш? «Мутация» – это не объяснение; это попросту название, данное обнаруженному факту.

Быть может, кто-то из естественных долгожителей, не обязательно говардианец, посетил Благословенную. Все долгожители вечно движутся, изменяют имена, красят волосы; так было всегда и даже до начала истории. Но, Минерва, ты помнишь один странный и неприятный инцидент из моей жизни, когда я был рабом на Благословенной…

…итак, проще всего предположить, что Ллита и Джо были моими собственными прапраправнуками.

– Потому-то вы и отказались разделить с ней «эрос», Лазарус?

– Что? Нет, Минерва, дорогуша, в ту ночь я не сделал такого вывода и даже не заподозрил этого. Впрочем, не буду скрывать предубеждения, с которым отношусь к сексу со своими собственными потомками. Можно вытащить мальчишку из Библейского пояса[52], но из мальчишки этот пояс не вытащишь. Несмотря на то, что у меня была тысяча лет на размышления.

– Да? – проговорил компьютер. – Значит, вы решили, что она из эфемеров? Это тревожит меня, Лазарус. Я тоже по-своему обездолена и, как Джо, понимаю Ллиту. Ваши причины извиняют, но не оправдывают вашего отказа.

– Минерва, я же не сказал, что отказал ей.

– О! Выходит, вы все-таки осчастливили женщину? Чувствую облегчение.

– Этого я также не говорил.

– Нахожу внутреннее противоречие, Лазарус.

– Потому что есть вещи, о которых я не говорил, дорогая. Все, о чем я рассказываю, записывается; таково условие моей сделки с Айрой. Или я мог приказать тебе стереть что-нибудь, в этом случае я вообще мог тебе ничего не говорить. Возможно, за двадцать три столетия моей жизни у меня накопилось кое-что, заслуживающее записи. Но я не вижу причин регистрировать все те случаи, когда какая-нибудь предприимчивая дама разделяла со мной ложе ради удовольствия, а не с целью рождения потомства.

– Отсюда следует, – задумчиво отозвался компьютер, – что, поскольку я не имею возможности получить представление о том, чего именно добилась от вас Ллита, ваши правила, касающиеся эфемеров, затрагивают лишь брачные отношения и рождения потомства.

– Я не говорил и этого!

– Значит, я не поняла вас, Лазарус. Противоречие.

Старик подумал, затем медленно и грустно произнес:

– Я говорил о том, что брак между долгожителем и эфемером – плохая идея… и поэтому… в общем, я убедился в этом на собственном горьком опыте. Впрочем, это было давно и далеко отсюда – и когда она умерла, вместе с ней умерла и часть меня. С тех пор я не хочу жить вечно. – Он умолк.

– Лазарус, – запинаясь, сказал компьютер. – Лазарус, друг мой дорогой! Мне так жаль!

Лазарус встрепенулся и бодро произнес:

– Нет, дорогуша, не жалей меня. Никаких сожалений – я сам никогда ни о чем не жалею. Я не стал бы ничего менять в прошлом, даже если бы смог. Если бы у меня была машина времени и можно было вернуться назад, чтобы изменить хотя бы один эпизод, я не стал бы этого делать. Не то что эпизод – даже один прожитый миг. А теперь давай поговорим о чем-нибудь другом.