Московский Джокер - Александр Морозов

– Тогда слушай в трубку и постарайся со своими кавалерами больше сюда не лезть. Того хлопца, с денежным кейсом, наши возьмут и без твоего информатора. На площади засекли, что он уехал с чумовозом. Уже выяснили, что машина из Кащенко.

Значит, туда они и укатили. Там их наши и накроют. Ну, и что мне твой прикованный еще может сообщить?

– Папа, я все же женщина. Пусть для тебя я еще дуреха, может, так оно и есть. Послушайся меня.

– Еще чего?

– Послушайся меня. Я не могу тебе объяснить все, что я чувствую, когда говорю с этим человеком. Но ты должен с ним встретиться и поговорить. Хуже от этого не будет. А будет только лучше.

– Значит, по-твоему я должен? Ну, хорошо, ты женщина и все такое. Может быть, ты еще и египетская кошка, кто тебя знает? Это надо было у твоей матери, покойницы, уточнить. Но ты должна мне объяснить, почему я должен с ним встречаться. Скажи что-нибудь убедительное. Кстати, если это человек серьезный, то он должен был снабдить тебя какой-нибудь примочкой для меня.

– Почему? Какой еще примочкой?

– Потому что он должен был понимать, что я самолично не погонюсь за каким-то фраером, даже если у него в кейсе зазеленел лимон. Я поручу это своим ребятам. А они вычислят этого другана с кейсом на раз. Как, кстати, и произошло. Значит, твой приятель, если он не пустой, должен был сообщить тебе для меня что-то более заманчивое. Вспомнишь – позвони. А нет, и слушать не буду.

– Вспомнила. Он сказал, что хотел поговорить с тобой о татуировках.

Круглый почувствовал, как по спине, между лопатками, покатилась к пояснице узкая щекочущая струйка пота.

– Дай адрес. Только скажи, если какое железо есть, пусть заранее оставит. Все равно здесь просветят.

– Да нет у него ничего. Мы подвезем его на своей машине. А потом на дачу, к Озеркову.

– Жду.

Москва златоглавая спала и не ведала, что золото у нее не только в головах, но и в фундаментах. Не ведали о том москвичи, а потому и спали спокойно, пока игривое летнее солнце не заскакивало к ним бесцеремонно в окно и не начинало щекотать кому веки, а кому и обнаженные после ночи любви внутренние поверхности бедер. Эти самые поверхности хорошо обвевались ветерком из открытых по летнему времени окон, ну а щекотка солнечными вязальными спицами, проникающими через небрежно задернутые шторы, приводила в чувство утомленных неизвестно чем жителей столицы.

Кому надо, те, конечно, ведали. И не только про золото. Московское Управление ФСК ведало, например, и про зеленый вагон на Курском вокзале, и про перестрелку, случившуюся там же. Которая, уж коли зашла о том речь, была вовсе не перестрелкой, а отстрелом одним вооруженным отрядом профессионалов другого, считай, такого же, как они сами, отряда.

Начальник Управления не мог с ходу ухватить самую соль такого своего ведения. Чтобы ухватить соль, ему нужно было какое-то время подумать. Да не просто так, как-нибудь на ходу, а в обстановке полной отрешенности. Дома, в обстановке совершенно неотступного уюта, всепроникающей холы и неги со стороны любимой женушки, не менее любимой тещеньки и уж просто обожаемых доченек, домработниц и кого-то там еще, сделать это не представлялось возможным. Поэтому он приехал утром спозаранку на службу, заперся у себя в кабинете и раскрыл «Веды», книгу мудрости древнего индийского племени. И углубился в первый, самый древний раздел Ригведы.

Между тем, в это историческое утро, историческое, потому что оно могло стать рассветом новой эры безденежной цивилизации, происходило в мировом городе, одном из пяти мировых городов, и много других, бесспорно, интересных событий. Так, например, люди, посланные Круглым в Кащенко для поимки Рашпиля и изъятия у него явно чрезмерной для такого молодого человека суммы в инвалюте, никого там и ничего не обнаружили. Ни шофера, ни чумовоза, ни пассажиров.

Дело в том, что Рашпиль, которого Алекс после событий на площади назначил старшим группы, получил свое назначение недаром. Мозги у него шурупили, вот что главное. И он, даже не обращаясь к древней мудрости «Вед», вычислил на раз, что там, куда они намеревались приехать, их возьмут тепленькими в самом близком будущем.

Поэтому он задал несколько толковых вопросов Леандру, водиле, который к этому времени уже плюнул на свою бестолковую пассию Лизавету, бестолковую именно потому, что он никак не мог к ней добраться. Рашпиль спросил у Леандрика, куда они могли бы заховатъся всем колхозом, если, допустим, исключить то место, куда они официально должны были сейчас прибыть.

Леандр знал толк и кое в чем еще, кроме прелестей буйной медсестры. Ему даже не надо было ничего объяснять. Он и сам понимал, о чем и почему спрашивает Рашпиль, Коротко говоря, не доехали они ни до какой психушки, а завернули, благо и по дороге даже оказалось, в мощное пятиэтажное заведение с благородным наименованием «Клиника». Естественно, у Леандра все здесь были друзья, а кто не друзья, так те знакомые.

Открыли ворота и впустили машину, а потом опять закрыли ворота. Без применения тяжелой артиллерии такие ворота не снесешь. Здесь можно было продержаться. Это все видел и правильно оценил Рашпиль. И окончательно решил окопаться пока среди невротиков.

Им отвели целиком третий этаж, благо невротики там и так отсутствовали из-за предремонтного статуса этих помещений. Насчет охраны Рашпиль тут же договорился с ребятами в камуфляже, которые дежурили: один – во дворе перед входом, а второй – в холле.

Когда Санек назвал им сумму, которую он кладет за час работы, камуфляжники быстро обзвонили всех своих корешей, и через час в его распоряжении уже было достаточно бойцов, чтобы блокировать периметр здания, точнее, всего комплекса зданий. И, разумеется, три направления, это если считать вместе с главными воротами, на которых могла развиваться попытка проникновения в здание.

Гриша-маленький и его братан чем дальше, тем больше входили во вкус «беседы» с захваченным ими следователем Никоновым. А как же? Ведь это он, следователь, ненавистный им «следак», должен был при правильном обращении планет допрашивать их, диких зверей и мокрушечников. А тут выходило наоборот: они его спрашивают, а он должен отвечать.

И о семье. И о жене. И где деньги хранит. А он должен отвечать. И причем все едино: отвечает он или нет. Для него разницы нет. Он в любом случае после каждого их вопроса получает страшный удар по корпусу. И понимает Никонов, в сущности совсем еще молодой парень, что тяжкие телесные повреждения, наносимые ему, уже как бы и слишком тяжкие, и совсем скоро их надо будет переквалифицировать в «несовместимые с жизнью».

Несмотря на свое состояние, Никонов прекрасно отдавал себе отчет в том, что происходит. Под видом какого-то идиотского, никому не нужного допроса, его просто элементарно убивали. Причем убивали ни за что.

То, что эти мудаки тратили время на такое бестолковое дело, показывало, что и с ними, если подходить строго профессионально, было уже все кончено. Они, видимо, «поплыли» и, несмотря на то, что все больше ярятся и рычат, обладают уже всего лишь «сумеречным сознанием».