Московский Джокер - Александр Морозов

– Говорит, что из Кащенко. А там, нам-то что?

– Давай, приведи ее. А потом покараулишь, чтобы нам с ней не помешали. А сколько за мной насчитаешь, столько и вернется к тебе.

Кто же там был? Кто конкретно скрывался под расплывчатым наименованием Мартиновской родни? Ведь сколько раз они с Мартином выходили из защищенной бухточки солидного выпивона в бурное море безразмерного пьянства. И Мартин в этих случаях почти неизменно – Алекс сейчас отчетливо припоминал это – сворачивал разговор на свою родню. Надувал щеки, стучал пивной кружкой о стол, грозил волосатым кулачищем неведомым узурпаторам.

Когда его вопли о неминуемом позорном конце узурпаторов становились чересчур адресными, собутыльники одергивали его, указывая на людей в шинелях, стоящих с пивом за соседними столиками. Это-то, разумеется, только прибавляло куражу, и Мартин буквально захлебывался в словоизвержении о каких-то двух двоюродных племянниках, которые оба оказывались Великими князьями, о великом Нойгарде, который родился, кажется, еще до отмены крепостного права и, следовательно, практически разгадал секрет бессмертия. Частенько вопил он и призывал всю пивную в свидетели своей исключительной правдивости и о могуществе старой линии Рейнгольдов, каждый из мужских представителей которой на протяжении почти двух столетий неизменно дослуживался до генеральского звания. Так что смело можно было о них говорить как о роде генералов Рейнгольдов.

Правда сейчас, так можно было понять из воплей и выкриков Марло, вся власть и влияние на этой линии сосредоточились у женщин.

«Тоже, конечно, неплохо, – рычал, бывало, Марло, разрывая прокуренными, но еще крепкими зубами, спинку леща, – Катька-немка уж куда лучше для государства Российского постаралась. А все почему? Военачальник был напрямую заинтересован в результате. Она ему, понимаешь, аванс в государевой опочивальне до утра выдаст, а там и лети, на юг али на юго-запад. А под расчет – цельные провинции урывали. Вот так, студент», – так неожиданно заканчивал иногда Марло, даже если поблизости не наблюдалось никого, хоть мало-мальски похожего на студента.

Да, неоценимая иногда вещь – возможность сосредоточиться.

Все дела у Рейнгольдов вершат теперь бабы. Так жаловался Марло, когда набирался выше ватерлинии, жаловался никому и в никуда. И именно поэтому подобные безадресные ламентации следовало считать вполне искренними. И суть их состояла в том, что тогда, на даче у Рейнгольдов, у него фактически увели бабу. Да, увели.

Несмотря на то, что она все последующие годы оставалась его любовницей и верной, заботливой подругой, несмотря даже на то, что время от времени возникали разговоры о том, что они должны вот-вот пожениться.

Валентина обрела тогда независимую от Марло опору в жизни и никогда уже не вернулась к положению опекаемой им молодой трепещущей от собственной робости оленихи. Видимо, она с первого взгляда настолько понравилась женщинам Рейнгольдов, что они каким-то образом почувствовали в ней полностью родственную душу, приняли в свой круг, в самый ближний и узкий круг. В тот, где между людьми, мужчины они или женщины, уже нет дистанции.

Между ней и Марло дистанция всегда оставалась, а по отношению к ее новым подругам и покровительницам таковая отсутствовала. Так что, если Валентина и находилась все эти годы в непосредственном контакте с Мартином не только из-за чувства искренней привязанности к нему, но и будучи неким соглядатаем со стороны его родни, то тут еще не было прямого предательства. Ведь если она какую-то информацию от Марло и «переносила», то кому? Тем, с кем ее связывали еще более тонкие и одновременно прочные нити, чем с самим Марло. Тем, кто, как искренно она была убеждена, никогда ничего не предпримут в ущерб Мартину.

Но что же она «переносила», если вся эта конструкция имела место быть? Почему родню Марло могли так уж неотступно интересовать зигзаги его непутевой жизни? Что именно в этих зигзагах?

Как ни крути, у Алекса набирался уже весьма солидный стаж совместного – с Марло – «распития спиртных напитков в общественных местах». А такой стаж дает и знания. Куда там! В таких дальних командировках в спиритуальные, то есть в спиртовые, миры, члены одного экипажа – постоянные посетители одной и той же пивной – узнают друг о друге, считай, всю подноготную. Но ничего особенного не узнал за этот славный период Алекс, хотя Марло, казалось, никогда и ничего не скрывал. Можно было предположить, что Мартин был превосходным актером и никогда, независимо от стадии опьянения, не терял самоконтроля? Конечно, можно. Но не нужно. Потому что, если имеется более простое объяснение, то оно всегда и более надежно.

А более простое объяснение состояло в том, что Алекс ничего особенного от Мартина не узнал потому, что нечего было и узнавать. Ничего и не было. Что же тогда хотели узнать или что боялись пропустить Рейнгольды и, вероятно, стоящие за ними другие «фамилии»?

Да, именно так. Если узнавать столько лет было, по сути дела, нечего, то оставалось другое. Именно – боялись пропустить. Появления чего-то, что отсутствовало все эти годы и что могло появиться в любой момент. Но только через Марло! Рядом с Марло. А не через них. Не через остальных.

Что?

Чуял Алекс, чье пиво выпил.

Или кто?

Конечно. И вы знаете этого человека. Человека, которым так неожиданно увлеклась Валентина, хотя и до этого знала его несколько лет. Так увлеклась, что готова была стремительно, на лету, перелететь от одного любимого мужчины непосредственно в руки другого, не менее, как оказалось, любимого и замечательного.

От Марло – к Алексу.

Воистину, как выкрикнул недавно на сквере О’Брайен, Трансфер камплитид. Передача завершена.

Майор только выкрикнул, и неизвестно при этом, что имел в виду. А Валентина «завершила передачу» вполне реально. Передачу самой себя.

Если исключить версию, что она знала о готовящемся убийстве Марло, а ее как раз и следовало исключить напрочь, как изначально невозможную, то оставалось еще вот что.

Любовь любовью, особенно если она не проходит по разряду единственной и неповторимой, и симпатия симпатией. Все это могло быть и, без сомнения, и было в его, нет, в его и Мартина отношениях с Валентиной. Но на каком-то этапе ей – почему-то! – захотелось находиться ближе уже не к Мартину, а к нему, Алексу.

Трансфер был действительно завершен. А это значит… да что же это все значит?

Вот что. (А для иного воистину нет места на узкой логической тропе. Нет лишних узлов и отпочкований на дереве жизненных вариантов). Они, кто бы они ни были персонально, коротко говоря те, кто стояли за изысканной Викторией Рейнгольд, знали Мартина Марло с детства. Знали не только его реальные возможности, но и потаенные мечты. Этакие дримы энд медитативные глюки.

Разумеется, еще с самого нежного возраста этот мальчик умел слушать взрослых. Нет, даже не подслушивать. Просто ловить обрывки разговоров и далее комбинировать их, прилаживать друг к другу и так и эдак. Ну, в конце концов он и доприкладывался. Докомбинировался. Мартин уловил, что в прошлом с предками всех этих людей случилась какая-то грандиозная катастрофа. Причем произошло это задолго до девятьсот семнадцатого, лет за триста с хвостиком до этого.