Троянская лошадка - Андрей Дышев

Я был не совсем прав, когда посчитал лагерь свалкой старой и разбитой техники. На ровной площадке, засыпанной песком и огороженной колючей проволокой, я увидел группу людей в военной форме, которые с усердием чистили и смазывали орудия. Пока я шел мимо площадки, то успел насчитать никак не меньше десяти гаубиц и дюжины минометов. По периметру стояли колесные бронетранспортеры вполне грозного вида. Вдоль техники, поглядывая за работой подчиненных, ходили командиры. Они покрикивали на бойцов и пинками учили их добросовестности. Стоило мне замедлить шаг и остановиться напротив бронетранспортера, как тотчас ко мне подскочил один из командиров и, размахивая руками, грозно закричал. Не знаю, на каком языке он ко мне обращался, но я сразу понял, что он просил меня убраться вон.

Размышляя над тем, какое отношение эта военизированная компания имеет к Игре и какими снарядами – резиновыми или обыкновенными – стреляют эти гаубицы, я дошел до конца лагеря. Дорога привела меня к выездным воротам, опутанным колючей проволокой. Тут же были оборудованы огневые позиции, и над мешками с песком торчали головы в касках. За воротами волнами простирались пологие холмы, поросшие, как мне показалось, неухоженными чайными кустами. Между ними змейкой скользила разбитая грунтовка, которая уходила в лес. На сырой глине отчетливо были видны многочисленные следы автомобильных протекторов. Наверняка эта дорога связывает лагерь с цивилизованным миром.

В качестве эксперимента я подошел к воротам и сделал вид, что хочу открыть их и выйти из лагеря, но тотчас услышал, как клацнул затвор. Один из бойцов, сидящих в окопе, зарычал и направил на меня автоматный ствол. Я улыбнулся и отрицательно покрутил головой, давая понять, что вовсе не хочу менять столь близкий моему сердцу и несказанно гостеприимный лагерь на проклятую свободу.

Мой шпион, зная, что через ворота я не смогу выйти, спокойно стоял поодаль, дожидаясь, когда я поверну в обратную сторону. Я так и сделал. В душе появилось чувство азарта. Что ж, теперь можно поиграть. Крот приставил ко мне увальня с автоматом и считает, что я не смогу уйти из лагеря?

– Хэллоу! – снова приветствовал я шпиона, который сидел на обочине дороги и нюхал цветок.

Площадка с боевой техникой, медицинская часть, котельная… Я шел быстро, едва ли не бежал, увеличивая дистанцию между мной и моим преследователем. Перед тем как свернуть за угол котельной, я обернулся и помахал ему рукой. Затем кинулся к трубе, схватился за скобы и поднялся до середины. Тут объявился мой шпион. Хватая воздух широко раскрытым ртом, он замер у подножия трубы и принялся с тревогой озираться по сторонам. Во все стороны посмотрел, а вот задрать голову вверх не догадался. Ну точно как свинья под дубом! Я едва сдержался, чтобы не крикнуть ему сверху: «Хэллоу!» Он рассерженно взмахнул рукой и побежал дальше, к цистернам с мазутом и кучам угля.

Я спустился и пошел в другую сторону, прямиком к глинобитному забору. Перемахнул через него и оказался на узкой полосе с высокой, в мой рост, травой. Сзади – глинобитный забор, спереди – колючая проволока, а за ней – чайные плантации и дорога в цивилизованный мир. Я шел к «колючке», раздвигая перед собой траву, словно пробирался по рядам театрального партера к выходу, осторожно, чтобы не наступать зрителям на ноги, но решительно, ибо уже не было сил лицезреть игру неприятной, отталкивающей труппы и погружаться в театральный сюжет, вызывающий лишь отрицательные переживания. Скорее, скорее на свежий воздух из душного, смрадного зала!

Перед «колючкой» я остановился. Следующий шаг не только окончательно выведет меня из Игры. Он отсечет от меня мою прежнюю жизнь и самого меня прежнего, с моими сомнениями, надеждами, мальчишеской доверчивостью и безоговорочной верой женским слезам.

Комок подступил к горлу. Я не стал оборачиваться, взялся за проволоку и оттянул ее книзу, чтобы перешагнуть. И вдруг кто-то схватил меня за плечо.

– Ты с ума сошел! Там могут быть мины!

Знакомый голос. Я обернулся. Морфичев собственной персоной! Но что с его глазами? Он испуганно озирается по сторонам и невольно втягивает голову в плечи.

– Почему ты ко мне не зашел?

– К тебе? – повторил я.

Но что ответить на этот странный вопрос? Почему я к нему не зашел? Не знаю. А почему я вообще должен был к нему заходить? И куда это – к нему? И вообще, что это за начальственный тон?

Я отметил, что он хорошо выглядит. Гладко выбрит и пахнет одеколоном. В общем, почти как Крот. Только уж слишком его лицо серьезное. Может, геолог до сих пор уверен, что Игра продолжается?.. Я обратил внимание, что этот человек стал мне неприятен, казалось бы, без всяких на то оснований. Почему? Мы ведь не общались с ним после того, как расстались на контроле перед посадкой в самолет. Но я не стал докапываться до причины, которая изменила впечатление о нем, и полностью доверился интуиции, редко меня подводившей.

– Почему ты не ответил на мою последнюю записку, которую я оставил тебе за зеркалом? – продолжал он отчитывать меня, и его глаза тревожно бегали, и в них отражалась то «колючка», то глинобитный забор, то закопченная труба котельной.

Он мне надоел.

– Послушай, – сказал я, убирая его руку со своего плеча. – Что тебе от меня надо? Что тебе теперь (я сделал ударение на этом слове) от меня надо?

Ну да, конечно! Я понял, почему Морфичев вызывал во мне раздражение. Во всем снова виновата Ирэн. Ее тень по-прежнему не дает мне покоя. Казалось бы, мне уже должно быть до лампочки, спал с ней геолог или нет, и все-таки по душе елозит колючая, ржавая, покрытая заусеницами ревность. Сколько ж вреда от баб! Наверняка Морфичев сам по себе хороший мужик. А вот пробежала между нами черной кошкой Ирэн – и все! Можно забыть о хороших отношениях. А ведь мы могли стать друзьями!

Я снова взялся за проволоку, но Морфичев с необыкновенной злостью схватил меня за воротник рубашки.

– Да уймись же ты, Вацура! – прошипел он, и я увидел, как в волевом изломе напряглись его тонкие губы и проступили синеватые впадины на его щеках. – Отвечай на мои вопросы! Предупреждаю тебя по-хорошему…

Ого! Это уже серьезная заявка. Я не ожидал, что геолог сможет меня завести. Казалось – все, мой эмоциональный мотор заглох, бензин испарился, поршни заржавели, и ничто не выведет меня из себя. Наверное, еще трепыхался во мне последний не уснувший рефлекс. Я перехватил руку геолога, вывернул ее на излом, и мы оба рухнули на траву. Теперь я держал его за воротник и с удовольствием наблюдал, как Морфичев приминает затылком траву, кряхтит, скрипит зубами, пытаясь освободиться от моей хватки. Может, теперь он оставит меня в покое? Но Морфичев неожиданно вскинул руку и приставил к моему лбу ствол пистолета.

– Ты будешь делать то, что я тебе скажу, – процедил он и большим пальцем оттянул курок.

Мне пришлось отпустить его. Отряхнув руки, я встал на ноги.

– Сидеть! – рявкнул Морфичев, продолжая держать меня на прицеле. – Ведешь себя, как пацан…