Приговор - Кага Отохико

— Ты извини, — наклонив голову, ответил Тикаки. — Я понимаю, что ты говоришь совершенно серьёзно, что ты много об этом думал, просто слова слишком несовершенны, ими всего не передашь. Видишь ли, мне хотелось получить максимально точное и детальное представление о том, к явлениям какого порядка можно отнести это твоё падение — будем пока называть его так. Меня это интересует с чисто профессиональной точки зрения. Но на мои вопросы ты отвечаешь слишком абстрактно, загадочно, так что проникнуть в суть явления не удаётся, вот почему у меня и возникло подозрение, что ты просто играешь словами.

— Извините, я не очень-то умею объяснять. Возьмём хотя бы этот случай с вашим другом, ну, когда он около десяти метров летел по воздуху и ему не было страшно, хотя он хорошо знал, что как только долетит до земли, то умрёт. В такие минуты от человека остаётся только тело, которое подчиняется непреложному закону тяготения, сознание же у него полностью отключается. Когда я падаю, со мной происходит примерно то же самое: повинуясь какому-то непонятному закону, я неотвратимо лечу вниз, в кромешную тьму. Может, слово «падаю» не совсем здесь подходит? На самом деле я не столько падаю, сколько меня куда-то засасывает. Тьма засасывает моё тело, оно распадается, рассеивается, исчезает. И это не смерть, скорее возвращение к тому состоянию, в котором я пребывал до рождения, да, пожалуй, именно так. Я не знаю, как это можно объяснить с медицинской точки зрения. Скорее всего, нечто подобное произошло и с вашим другом, доктор. Он не боялся смерти, потому что, пока его тело летело, он словно смотрел на него с той стороны.

— С той стороны… — простонал Тикаки. Эти слова пронзили ему грудь, прокатились эхом по всему телу и, докатившись до самого нутра, замерли, сжавшись в крошечный комочек. Резко пахнуло смертью. Точно такой же запах ударил ему в нос, когда он переступил порог нулевой зоны. Кусумото вдруг увиделся ему трупом. В душе снова всколыхнулось то чувство почтительного благоговения перед человеческим телом, которое он всегда испытывал в анатомичке, перед глазами возникли тонкие ниточки нервов и кровеносных сосудов, бегущие по трупу Кусумото. «Ну это когда ещё будет…» — сказал Сюкити Андо. Запах смерти исходит от плоти, то есть смерть это прежде всего трансформация плоти. Но тогда что же там, на той стороне? Что происходит, когда от человека остаётся только тело, а сознание полностью отключается? Вдруг ему вспомнилось то необычное ощущение — пусть оно и длилось всего минуту, — которое он испытал в коридоре, когда пол неожиданно накренился под его ногами, собрался в складки, словно подёрнувшись рябью, и он начал проваливаться куда-то во тьму. Может быть, и с Кусумото происходило нечто подобное? Что-то вроде зова с «той стороны». Манящий зов бездны… Там, с той стороны и этот Кусумото, и все остальные — Тёскэ Ота, Рёсаку Ота, Итимацу Сунада, Нацуё Симура, человек, который рисует инопланетян, Сюкити Андо… А он, Тикаки, находится с «этой стороны». Не выдержав испытующего взгляда Кусумото, он часто заморгал.

— Послушай… — Тикаки напряг голос, пытаясь оттолкнуть от себя неподвижный, вонзающийся в него взгляд. — Извини, что я об этом спрашиваю… Ты боишься смерти?

— Нет, это просто невыносимо! — Кусумото сдвинул в сторону очки, и из-за оконных квадратиков показались светло-карие глаза.

— Что невыносимо? Мысль о смерти?

— Да нет, ваш вопрос, доктор. Зачем вы об этом спрашиваете?

— Извини, если я тебя обидел. Но меня действительно интересует, боишься ты смерти или нет.

Взгляд Кусумото стал беспокойным, и лицо снова помрачнело. Тикаки поспешно добавил:

— Мне кажется, это как-то связано с твоими припадками.

— Я об этом вам уже говорил в медсанчасти.

— Да, ты сказал, что во время припадков не испытываешь страха смерти. Но я спрашиваю тебя о другом. Что ты думаешь о смерти вообще, безотносительно к припадкам? К примеру, Андо считает, что смерти бояться нечего, она — когда ещё наступит, и глупо думать о ней заранее. Да, ещё я услышал от него довольно умную вещь. Что нельзя испытывать какие-то чувства по отношению к смерти, точно так же, как нельзя заранее представить себе, как тебе будет больно, если ты поранишься.

— И кто это сказал?

— Андо. Сюкити Андо. Он тут в камере напротив.

— Вы с ним виделись?

— Ну… — неопределённо протянул Тикаки, ожидая следующего хода своего противника.

Кусумото молчал, на лице его застыло какое-то неопределённое выражение. Интересно, что означает это молчание? Может, ему не понравилось, что я виделся с Андо? Может, всё-таки именно от него Андо узнал о смертельной дозе снотворного, которую якобы я дал Сунаде?

— Кстати, этот Андо сказал странную вещь. Дескать, ты ему говорил, что Сунада собирается покончить с собой, выпив снотворное. Это действительно так?

— Что? — Кусумото удивлённо округлил глаза.

— Так как? Говорил ты что-нибудь подобное?

— О чём вы? Не понимаю.

— Но ведь тебя уже спрашивал об этом начальник зоны. Ты ответил, что ничего не говорил.

Кусумото молчал. Глаза его превратились в узкие щёлочки, сквозь которые он сонно посматривал на собеседника. Разговор явно не клеился, Тикаки даже подумал, не уйти ли ему. Однако отказываться от намерения разговорить Кусумото ему тоже не хотелось. Он обвёл взглядом камеру — окно, календарь, Мадонна с младенцем… Холодно. Слышно, как воет ветер. Такое впечатление, что приоткрыто окно.

— У тебя что, открыто окно?

— Нет, закрыто, но всё равно сквозит. Наверное, вы замёрзли?

— Немного. А тебе-то самому не холодно?

— Нет, я привык. Доктор, если вам холодно, я могу дать вам пальто.

Быстро шагнув к шкафу, Кусумото извлёк из него коричневое пальто. Оно было из толстой добротной ткани, с бобровым воротником — вещь совершенно неподходящая для заключённого.

— Да нет, ничего, не беспокойся.

— Но вы можете простудиться. Это пальто мать подарила мне на прошлое Рождество, но я его ни разу не надевал. Слишком уж оно шикарное. Я посчитал, что осуждённый должен мириться с холодом, и предпочитаю обходиться свитером и шарфом. Накиньте его, доктор.

И не успел Тикаки слова сказать, как пальто оказалось у него на плечах. На миг ему в нос шибануло каким-то трупным запахом, но он тут же исчез и по всему телу распространилось приятное тепло.

— Спасибо. Мать часто тебя навещает?

— Да, каждую неделю.

— Она, наверное, уже очень в возрасте? Тяжеловато ей ездить сюда из Хаямы.

Кусумото кивнул. Ему ведь уже тридцать девять, подумал Тикаки, то есть на десять с небольшим больше, чем ему самому. О его старой матери, которой теперь под восемьдесят и которая каждую неделю навещает в тюрьме своего сына, он читал в предисловии Хироси Намики к «Ночным мыслям». Там говорилось, что мать Кусумото ревностная католичка, что ей удалось собрать три тысячи подписей прихожан под ходатайством о помиловании своего сына, что по её просьбе его духовником стал святой отец Шом, который убедил его принять католичество. Кстати, там же Хироси Намики, приводя мнение эксперта-психиатра профессора Сёити Аихары, писал ещё и о том, что Кусумото — душевнобольной, что у него бесчувственная психопатия.