Сказки Старого Вильнюса III - Макс Фрай

Думала: «Пусть она будет старше меня. И выше. Такая большая, даже немножко полная, как мама. И спокойная-спокойная. И глаза обязательно голубые, и волосы светлые, и румянец, как будто только что с мороза вошла. И ямочки на щеках, когда улыбается. Чтобы совсем-совсем не страшно».

Думала: «Пусть ее зовут Байба, как ту девочку-латышку, с которой мы подружились на море, потому что жили в соседних домиках. Мне было шесть лет, а Байбе восемь, но она совсем не задавалась. Брала с собой гулять, душила своими духами, все время рассказывала, что ей приснилось, рисовала бальные платья для моей бумажной куклы, а еще научила вязать — первую петлю снять, лицевая, изнаночная, лицевая, изнаночная, а потом целый ряд изнаночных, и все сначала. Господи, до сих пор помню, а ведь спицы с тех пор в руки не брала. Может, зря?»

Так замечталась, сама не заметила, как пришла.

* * *

— Привет, — говорит Байба. — Ты новенькая, да? Волнуешься? Ничего, я тоже волновалась, когда в первый раз на работу вышла. Тут одно плохо: когда человек нервничает, кофе получается невкусный, как ни старайся, а это было бы обидно. Поэтому сегодня работать буду только я. А ты — играть, как будто работаешь в кафе. Если что-то сделаешь не так, не беда, сегодня тебе все можно. Игра есть игра.

Эрика смотрит на нее, открыв рот. «Надо же! Именно такая, как я хотела, — думает она. — Большая, добрая, беленькая, румяная как с мороза, и даже ямочки на щеках. Только глаза не голубые, а серые. Но это, наверное, от электрического света».

* * *

Ромас проснулся с мыслью: «Хочу, чтобы моя девушка работала в кафе». Начал думать об этом во сне, а окончательно сформулировал уже наяву, вполне отдавая себе отчет, что к наступившему бодрствованию эта мысль отношения не имеет. Озадаченно улыбнулся — надо же, чего только не приснится. Встал, радуясь, что сегодня можно никуда не торопиться, отправился на кухню кормить кошку и заваривать чай. Кофе Ромас тоже любил, но варил кое-как, а потому предпочитал пить в кофейнях.

Пока заваривался чай, залил молоком и сунул в микроволновку овсянку, сделал бутерброд с ветчиной. Подумав, соорудил еще один, с холодной курицей. Обычно по утрам есть не хотелось, но сегодня аппетит был зверский. Вот что значит как следует выспаться.

И увидеть хороший сон — это тоже немаловажно.

Вспомнил пробуждение. Сказал вслух:

— Хочу, чтобы моя девушка работала в кафе.

И рассмеялся — просто от избытка сил.

Не то чтобы ему срочно требовалась девушка. То есть было бы неплохо, но Ромас прожил на свете достаточно долго и успел понять, что такие вещи случаются сами собой, когда пожелают. Нет ничего глупее, чем сформулировать цель и приступить к ее планомерному осуществлению, только дров наломаешь, сам же потом будешь не рад.

Подумал: «А все равно было бы здорово, если бы моя девушка работала в кафе. И еще чтобы она… Ай, ладно, мечтать так мечтать».

Пока пил чай, придумал самую лучшую в мире девушку. Веселую, спокойную, немного снисходительную, с ямочками на щеках. Высокую, светловолосую, чуть полнее, чем сейчас модно, мягкие плечи, горячие ладони, а губы всегда прохладные. И длинные, сильные, мускулистые ноги бывшей спортсменки… впрочем, ладно, это как получится, пока она за стойкой, ног не разглядеть, а потом будет поздно, я от одного звука ее голоса влипну, как еще никогда не влипал.

Давно пора.

Чай еще не был допит, а девушка из кафе уже стояла перед внутренним взором как живая. Сам не заметил, как это получилось. Даже огорчился немного — ну вот, теперь у меня есть идеальная дама сердца, в поисках которой я, конечно же, пропущу миллион заманчивых шансов. И черт с ними. Раз так, придется ее искать — до конца жизни или хотя бы до следующего понедельника. И заодно думать, где я возьму белого коня, корону и камзол с надписью: «Принц». Чтобы она сразу поняла, с кем имеет дело, и не сопротивлялась. Она не прогадает, королевство мое мало и небогато, зато по утрам я буду заваривать ей чай орандж пеко, а по вечерам, за пару часов до закрытия кафе, приносить из дома бутерброд и перчатки, которые она вечно забывает в прихожей, сидеть в углу с книжкой и миндальным латте, ждать.

Запирая дверь, подумал: «А глаза у нее светлые, прозрачные, как вода».

* * *

— Это не страшно, — говорит Байба. — Забыли, и хорошо, главное, что не потеряли. Все мы хоть раз в жизни забывали дома свои кошельки. Вот ваш эспрессо, деньги потом принесете. Вы же почти каждый день заходите, я вас прекрасно помню.

«Надо же, вы меня помните, а я вас нет, — думает Ромас. — Или все-таки помню? Просто забыл, что помню, так тоже бывает. И теперь ясно, откуда взялся сон про девушку из кафе. У меня самое лучшее подсознание в мире. С таким подсознанием даже в сознание приходить не обязательно. Я, впрочем, похоже, и не прихожу практически — вот, даже кошелек сегодня забыл. Какое счастье».

Но вслух он говорит:

— Спасибо. А деньги я сегодня же занесу. Буквально часа через два. Я тут рядом…

Байба кивает и ободряюще улыбается, демонстрируя ямочки на щеках.

— У нас в три пересменка, — говорит она. — А если не успеете, можно и завтра.

— Нет-нет, я успею, я даже гораздо раньше… Только если вам вдруг покажется, что я псих, вы, пожалуйста, не пугайтесь, — бормочет Ромас. Залпом, не отходя от стойки, выпивает эспрессо и, решившись, признается: — Просто вы мне сегодня снились, поэтому… и… И в общем, я скоро вернусь.

* * *

«Хоть бы в этом кафе кто-нибудь по-русски говорил, — думает Анна Петровна. — А то молодые уже почти не говорят. И что мне тогда делать?»

Анна Петровна заблудилась. Всегда боялась этого больше всего на свете — поехать за границу и там заблудиться. И дорогу ни у кого не спросишь, потому что не знаешь языка. Страх был абстрактный, все равно что бояться космических полетов или каких-нибудь африканских термитов — где ты, и где они. Анна Петровна в жизни никуда не ездила, только к родственникам на Украину, но какая же это заграница. И по-русски там все говорят.

И — вот. Поехала к внучке в гости, на свою голову. Как знала, добром эти разъезды не кончатся. А все Танька: «Погуляй, погуляй, погода хорошая, город красивый». Ну красивый, это да. Храмов много, магазины хорошие. Но как теперь дорогу искать? Лучше бы дома сидела.

Анна Петровна очень стеснялась спрашивать дорогу у прохожих. Не только здесь, «в загранице», но и дома. Со стороны это выглядело как бессмысленное упрямство. Поджимала губы, бурчала: «Я сама» — и бочком, бочком дезертировала из любой ситуации, предполагавшей разговор с незнакомым человеком. А уж тем более просьбу о помощи, даже такой пустяковой.

Но сегодня Анне Петровне пришлось себя пересилить. Целый час готовилась, придумывала вопрос, репетировала выражение лица перед зеркальными витринами, повторяла про себя: «И ничего за это не будет! Всем у всех можно дорогу спрашивать!» Нарочно выбрала в уличной толпе самую пожилую даму, в Литве все старики по-русски говорят, а вот молодежь уже нет, только если кто-то в семье русский, но ведь об этом по лицу не догадаешься.