Корнилов - Владимир Федюк

Но беда была в том, что Духонин всю жизнь привык быть на вторых ролях. Оказавшись в новом для себя качестве, он старался прислушиваться к советам со всех сторон и очень быстро запутался. Главным центром интриг в эти дни стала гостиница «Франция», буквально набитая заговорщиками всех мастей. В комнате на втором этаже здесь жил начальник гарнизона Могилева генерал М.Д. Бонч-Бруевич. Через своего брата, известного большевика, в ту пору коменданта Смольного, Бонч-Бруевич находился в постоянном контакте с новыми властями Петрограда.

В двух соседних номерах той же «Франции» квартировал верховный комиссар В.Б. Станкевич. Он был назначен на этот пост одним из последних распоряжений Керенского и приехал в Ставку уже после большевистского переворота. В начале ноября у Станкевича появились гости — в Могилев приехали Чернов, Авксентьев, Гоц и некоторые другие руководители партии эсеров. Начались долгие совещания, на которых обсуждался вопрос о превращении Ставки в центр сопротивления большевизму. Предполагалось объявить о создании здесь нового правительства, призвавшего бы к сопротивлению захватчикам. Но, как это чаще всего и бывало у социалистов, дело ограничилось одними разговорами.

Наконец, в той же гостинице располагалось своего рода неофициальное представительство Корнилова. Связным между Быховом и Могилевом был адъютант Корнилова Хан Хаджиев. Каждое утро он делал 40 верст до Могилева, здесь выполнял данные ему поручения, встречался с родственниками арестованных, а вечером возвращался обратно. Однако это оказалось слишком неудобно, и Хаджиев договорился с одним из знакомых офицеров, уступившим ему комнату в гостиничном номере. «В этой комнате, — вспоминал позднее Хаджиев, — я должен был принимать посетителей, приезжавших из разных мест России с поручением к верховному и желавших попасть в Быхов, а также принимать письма и вещи от родственников и знакомых заключенных. Таким образом, комната эта являлась местом свидания для едущих в Быхов офицеров, складом для вещей, предназначенных узникам, адресом для Ставки и иностранных миссий».

В Быхове выжидали, но готовились к любому повороту событий. Арестованные в тайне обзаводились оружием, документами и всем необходимым на случай бегства. Те, кто имел для этого хотя бы формальные основания, старались добиться официального освобождения. В самом конце октября под предлогом болезни были освобождены подполковник В.М. Пронин, капитаны С.Н. Ряснянский и В.Е. Роженко. Подполковник И.Г. Соотс был освобожден как гражданин «самоопределившейся» Эстонии.

В начале ноября в Петроград из Быхова тайно был командирован капитан Н.Г. Чухнин. Ему было поручено связаться с членами бывшей комиссии Шабловского Н.П. Украинцевым и Р.Р. Раупахом. К этому времени комиссия фактически прекратила свое существование, а сам Шабловский покинул Петроград. Чухнин получил задание добыть чистые бланки постановлений об освобождении.

Сделать это было непросто, так как все материалы по делу Корнилова находились теперь в ведении нового органа — Военно-морской следственной комиссии, подчинявшейся большевистскому Совнаркому. Для получения доступа к ним нужно было разрешение наркома по военным и морским делам П.П. Дыбенко. В разговоре с ним Раупах и Украинцев объяснили свою просьбу тем, что дело Корнилова имеет большое историческое значение и потому документы нуждаются в окончательной обработке. Украинцев вспоминал: «Дыбенко выслушал нас без большого интереса, посмотрел на нас, как на странных людей, занимающихся какой-то ерундой, и согласие дал без всяких уговоров». После этого добыть необходимые бланки не составило труда.

Доставленные Чухниным документы позволили уже в первую неделю ноября освободить большую часть арестованных. В Быхове продолжали оставаться меньше десяти узников, в том числе пять генералов: сам Корнилов, Деникин, Лукомский, Романовский и Марков. Они не могли покинуть тюрьму без согласия Духонина. Сделать это — означало бы сильно осложнить его положение, а Духонин не решался освободить быховских генералов, опасаясь обвинений в контрреволюции.

К тому же вставал вопрос о том, куда уходить из Быхова. Корнилов не мог просто так затаиться, ожидая перемены обстоятельств. Он уже давно не принадлежал себе, не мог поступать так, как поступил бы обыкновенный человек. Он обречен был продолжать борьбу, победить или погибнуть. Но и сам Корнилов тогда не знал, где и в каких формах это возможно. Один из его сотоварищей по быховскому заключению, капитан С.Н. Ряснянский позднее писал: «К сожалению, у г[енерала] Корнилова не созрел тогда еще определенный план борьбы с большевиками, он предполагал уехать или в Туркестан, или в Сибирь и там начать формировать армию, были даже у него планы проехать в Персию или Среднюю Азию и там временно выждать, а когда наступит определенный момент, то вернуться в Россию и начать борьбу с большевиками. О формировании армии на Дону заговорили уже позже, незадолго до отъезда из Быхова».

Напомним хронологию событий. Алексеев прибыл в Новочеркасск 2 ноября 1917 года. Ему понадобилось несколько дней для того, чтобы оценить перспективы, и лишь 6 ноября он направил письмо генерал-квартирмейстеру М.К. Дитерихсу, сообщая о начале формирования армии. Письмо было отправлено с нарочным и, значит, получено в Могилеве 8 или 9 ноября. Но к этому времени ситуация в Ставке и вокруг нее существенно изменилась.

Советское правительство потребовало от Духонина официально обратиться к немцам с предложением прекратить военные действия и начать переговоры о мире. Ставка ответила на это молчанием. В ночь на 9 ноября Духонина вызвали к прямому проводу. В Петрограде у аппарата находились Ленин, Сталин и Крыленко. Духонину вновь, на этот раз ультимативно, было предписано приступить к заключению перемирия. Духонин пытался всячески уйти от ответа, но в итоге получил распоряжение, отстраняющее его от должности. Новым главковерхом Совнарком назначил прапорщика Н.В. Крыленко. Духонину под страхом ответственности было предписано, продолжать ведение дел до прибытия его преемника.

В эти же самые дни, 8 или 9 ноября, в Ставку из Петрограда выехал Украинцев. Он вез с собой очередную порцию чистых бланков об освобождении, выданных от имени комиссии Шабловского. В Могилеве его (к большому его удивлению) пригласили к Духонину. Украинцев вспоминал: «Я никогда его до той поры не знал. Довольно высокий, плотный, очень моложавый генерал с двумя Георгиевскими крестами, брюнет с необычайной нежности цветом лица».

Украинцев застал в кабинете главковерха командира Польского корпуса генерала И.Р. Довбор-Мусницкого. Духонин был крайне взволнован. Нервно расхаживая по кабинету, он повторял: «Ну что я могу поделать в таком положении?» — «Дело не в материальной силе, — отвечал ему Довбор-Мусницкий, — тебе нельзя сдать Ставки. Они (большевики) могут быть материально в десять раз сильнее тебя, но все должны знать, что есть идея, которая не склоняется перед ними. Если бы Крыленко пришел сюда, я бы взял значок главнокомандующего и выехал с ним в соседнее местечко, деревню, пусть в чистое поле, и оттуда бы объявил, что Штаб главнокомандующего пребывает здесь…»

Духонин с нетерпением выслушал собеседника и высоким голосом, так не вязавшимся с его представительной внешностью, стал возражать, что все это бессмыслица, что главнокомандующий без подчиненных ни на что не способен. У Украинцева, ставшего случайным свидетелем этой сцены, создалось впечатление, что Духонин находится в полной растерянности.