Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон

Но империалисты раздувались от гордости от всего железнодорожного предприятия. Киплинг говорил: «Если британец хочет похвастаться и воздействовать на кого-то (а временами этот долг на него возлагается), то он должен бросить миру вызов, чтобы они попытались соответствовать нашим достижениям при строительстве железных дорог»[891].

Достижения были глобальными по масштабам. К 1914 г. британские инвесторы владели 113 железными дорогами в двадцати девяти странах. Это давало их правительству непрямое влияние от Аргентины до Мозамбика, от Китая до Перу. Железо и пар объединяли огромные доминионы, например, Канаду, про которую была сказана знаменитая фраза: «Железная дорога в поисках государства»[892].

И из-за способности Великобритании сконцентрировать власть в покоренных колониях, она могла успокоить викторианские страхи насчет того, что «каждое расширение империи уменьшает ее стабильность и ускоряет разрушение»[893].

Центральный аргумент Дж.Р. Сили в широко читаемой книге «Экспансия Англии» (1881) состоял в том, что современная технология может спасти Британию от судьбы Рима. Он утверждал: не только пароходы и железные дороги, но и электрический телеграф (который сыграл жизненно важную роль в поражении сипаев), а также подводный кабель (который достиг Индии в 1870 г. и позволил Великобритании управлять новостями) закрепят связи и расширят границы империи. Если ее оживить этой сетью вен, нервов и тканей, то империя может вырасти в размере, но при этом не перерасти свою силу. Метрополия может осуществлять контроль, хотя, в отличие от Рима, она не является географическим сердцем империи.

Сили тревожил подъем таких супердержав, как Америка и России, которые подчеркивали малые размеры Британских островов. Но пар и электричество делали возможным, по его оптимистической оценке, «реализовать старую утопию более великой Британии»[894].

Могли помочь и другие научные достижения и шаги в развитии. Успехи в медицине дали европейцам лучший шанс на выживание в тропиках. Наиболее эффективным стало лечение и предупреждение малярии при помощи хинина, или «хинной корки»[895], получаемой с хинного дерева. Его семена ботаники из «Кью-Гарнедс» перенесли с Ямайки на Цейлон.

Взрывчатые вещества формировали чужестранные пейзажи, а колючая проволока укрощала их. В строительстве империи различными путями помогало все — консервированные продукты, телескопы, шведские спички, «волшебные фонари» (проекционные аппараты). Механическое переплетение книг, производство бумаги и печатные станки давали возможность колонизовать местные умы. Фотокамера, «карандаш солнца»[896], запечатлевала образы империи по всему миру. Фотографии тщательно отбирали, обрезали (иногда даже ретушировали), придумывали заголовки, чтобы показать подданных в подходящем для империи свете, будь то командующие в тропических шлемах или отсталые аборигены в бусах.

Многие из этих сцен демонстрировали, как цивилизация покоряет варварство. Помещенные в рамки и развешенные по стенам, они являлись фотографическим эквивалентом чучел животных — трофеев, которые свидетельствовали о мастерстве белых охотников в покорении дикой местности.

Фотографии прославляли стрельбу всех видов. Один фанатик этого вида искусства, полковник У.У. Хупер, даже сфотографировал бирманских воров во время расстрела британской командой, отряженной для этого. Он несколько раз откладывал казнь, пока готовил аппарат, чтобы захватить отношение и выражения лиц пленных в тот момент, когда по ним ударят пули[897].

Но даже самая бесчувственная и грубая демонстрация британской мощи не могла скрыть тот факт, что у нее нет монополии на технику и технологию. Другие нации тоже имели в них долю. Индусы делали бомбы, зулусы использовали современные ружья, дервиши приобретали артиллерию. Националисты всех сортов путешествовали поездом, включая Ганди (несмотря на его ненависть к современным машинам).

Большинство жителей колоний радовались научному прогрессу, точно также, как древние британцы принимали бани, акведуки и гипокаусты Рима. [Гипокауст — отопительная система под полом или в стене, использовавшаяся в Древнем Риме. — Прим. перев.] Тацит писал, что покоренная раса называла такие новшества «цивилизацией», хотя на самом деле они были признаком порабощения.

Однако со временем технические новшества дали средства для освобождения от Британской империи. Они не только изменили баланс сил, но и трансформировали характер эпохи. Как сказал Карл Маркс, локомотив был двигателем как социальной, так и промышленной революции в британских колониях. Дышащий паром экспресс и его механические когорты опоясали мир с такой скоростью, что быстро растворили секреты своей магии. На самом деле Британская империя обеспечила средства, которые помогли врагам с ней покончить.

О таком результате все-таки думали (хотя — как о туманной перспективе) в середине викторианского периода. Тогда большинство британцев все еще считали, что обязанность их страны — развивать колониальные «общества до самого раннего из возможных периода взросления — социального, политического и коммерческого, довести их всеми доступными средствами до состояния государства-«родителя», до самоуправления и, в конце концов — до независимости»[898].

Однако технологический подъем увеличил и гордость, и мощь Британии. Казалось, он давал блестящие доказательства превосходства и исключительности англо-саксонской расы. Когда Мэри Кингсли вернулась после исследования Западной Африки, то у нее возникло желание обнять «первую великолепную машину», которую она увидела, потому что это было «проявлением превосходства моей расы»[899].

Неизбежный вывод заключался в том, что народы с малым количеством механических достижений являются низшими. Ирония в том, что в то самое время, когда Дарвин в своем исследовании «О происхождении видов путем естественного отбора» (1859) учил современников, что гомо сапиенс развивался, антропологи утверждали: «Устойчивые и постоянные различия в умственных и физических возможностях между расами можно научно продемонстрировать»[900].