Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон

Сам Баден-Пауэлл был ранен в бедро каменной пулей, покрытой свинцом, выпущенной из мушкета матабеле с большим стволом. От нее остался… синяк.

Строители империи, которые имели такое превосходство в вооружении, оказывались более склонны добиваться целей путем принуждения, а не искать дружбы и расположения. Африканцами, если снова процитировать Баден-Пауэлл а, нужно «править железной рукой в бархатной перчатке». А если не поймут ее силу, «надо снять перчатку»[865].

Железо, а в дальнейшем сталь являлось движущей силой и опорой империализма. Массовое производство стало возможно благодаря изобретению Бессемера — конвертерного способа переделки чугуна в сталь (1850) и разработке мартеновских печей в 1860-е гг.

Производя эти металлы в гигантских масштабах, британцы считали себя «титанами технологий»[866]. Именно технология увеличила их власть над огромными регионами мира — особенно, в то время, когда крупные конкуренты боролись с внутренними проблемами (например, Германия объединялась, а Америка столкнулась с гражданской войной).

Коммерчески это давало британцам железную хватку и несравненную возможность дотянуться до самых удаленных мест. Они экспортировали столовые приборы в Тимбукту, металлические лома (известные, как «железные котлы») — в Мельбурн и Кимберли литейные цеха— в Чили, казармы — в Крым. Они выковали новое средневикторианское Монтевидео: «Свыше сорока миль железных труб, со всеми железными деталями, оборудованием, подвижными составами железных дорог, трамвайных путей, газопроводы и водопроводы были английскими. Английской была и железная арматура для строительства домов и магазинов, а также двух просторных рынков»[867].

Они отправляли за границу готовые для монтажа секции или блоки железных маяков, таможенных постов, гостиниц с верандами и церквей с колокольнями (известные, как «дешевые храмы»). Британия обеспечивала переносные правительственные резиденции от Симлы до Фернандо-По. О последней сэр Ричард Бертон говорил: «Это гроб из рифленого железа, морг, обшитый панелями, в котором раз в год бывает мертвый консул»[868].

Технология обработки металлов увеличила и военно-морскую мощь Британии. «Железные цыплята Пикока»[869], как прозвали канонерские лодки в честь их поборника-романиста из «Ост-Индийской компании», доказали свою ценность в Китае. Они открыли другие континенты (в особенности, Африку) для британцев. Это не помешало Королевскому ВМФ, который мало чему научился после Трафальгарского сражения (если вообще чему-то научился) заявить в 1851 г., что «железо, как кажется, неприменимо к военным кораблям»[870].

В 1859 г. Королевский ВМФ спустил на воду трехпалубный деревянный линкор, названный «Виктория», хотя признавали, что он — последний в своем роде и ходит при помощи пара.

«Королевские почтовые линии» почти тем же способом препятствовали использованию железа, настаивая до 1855 г., что у них должны быть деревянные суда. Но с середины 1830-х гг., когда доктор Дионисий Ларднер предложил съесть корабль, который сможет пересечь Атлантику только на собственном пару (как сделал «Сириус» в 1838 г.) и до 1880-х, когда пароходы обогнали парусные суда по тоннажу, революция продвигалась медленно.

Однако «Британия», построенная «Исамбард Кингдом Брунель» в 1843 г., оказалась неотразимым образцом силы и скорости. Корабль сделали из железа, а гребной винт работал на пару, генерируемом топливом — каменным углем. «Уголь, хранившийся миллион лет солнечный свет, — это великолепный агент, — писал один энтузиаст викторианской эпохи. — Свобода зажигает огонь, а христианская цивилизация — это двигатель, который ведет за собой весь мир»[871].

Очевидно, это было выполнением плана Провидения (по мнению Уильяма Бакланда, профессора минерологи из Оксфорда), которое мудро разместило запасы угля и железа вместе (рядом с Бирмингемом), чтобы сделать Англию богатейшей страной на земле.

Левиафаны, построенные на принципах «Британии», обеспечивали царствование страны на волнах, что еще сильнее подкреплялось накапливанием гаваней и угольных портов по всему миру. Они укрепляли и власть в империи на суше. В 1830 г. судну «Ост-Индийской компании» могло потребоваться от пяти до восьми месяцев для того, чтобы добраться до Бомбея. Это было такое длинное морское путешествие, что казалось, будто «секунды превращаются в столетия»[872]. К 1869 г., когда Суэцкий канал в два раза сократил морское расстояние между Лондоном и Бомбеем, пароходы «Пенинсьюлар энд Ориентал Лайн» смогли совершать путешествия за четыре недели. Это дало возможность Великобритании быстро отреагировать в случае еще одного восстания.

Британские правительства не смогли утвердить территориальные интересы в канале. Они долго мучились из-за этого провала. Они долго выступали против гигантского проекта Фердинанда де Лессепса, который осуществлялся на французские деньги и силами египетских рабочих. Обычный путь из Великобритании в Индию вокруг мыса Доброй Надежды стал ошибочным и чрезмерно растянутым. Кроме того, Суэц стал источником соперничества между двумя великими державами. Палмерстон отмахнулся от канала, как от «розыгрыша»[873], а «Панч» высмеивал его — «невозможную траншею»[874]. Их соотечественники сделали вывод, что проект такой же практичный, как полет на Луну на воздушном шаре, а потраченные на него деньги уйдут, словно вода в песок.

Но ценность стала очевидной по завершении строительства канала длиной девяносто восемь миль. Тогда это было крупнейшим в мире инженерным достижением, включающим выкапывание почти 100 миллионов кубических футов земли. Этого было бы достаточно, чтобы пятьдесят раз завалить Енисейские поля до вершин деревьев. Более того, его триумфальное открытие французской императрицей Евгенией стало унижением Великобритании, где королева Виктория открывала Холборнский виадук.

Флотилия судов, возглавляемая «Л'Эгль» («Орллм»), прошла короткий путь из Европы в Азию. Была проведена пышная церемония и развлечения в стиле «арабских ночей», во время которых Африку объявили «островом». Религиозные лидеры разных конфессий благословляли канал — путь к процветанию. Наконец в Порт-Саиде начался фейерверк, причем такой, что «чуть не уничтожил город»[875].