Воин кровавых времен - Р. Скотт Бэккер

Конфас повернулся к своенравному генералу.

— Похоже, — яростно произнес он, — ты — не единственная жертва чар этого шпиона, Мартем… Когда ты убьешь Воина-Пророка, ты отомстишь за многих, очень многих.

«… И земля содрогнется от стенаний нечестивцев, и идолы их будут сброшены и разбиты. И демоны идолопоклонников распахнут свои рты, подобно умирающим прокаженным, ибо никто из людей не откликнется на их чудовищный голод».

«Свидетельство Фана». 16: 4: 22

«И хоть вы теряете душу, вы приобретете весь мир».

Катехизис Завета

4111 год Бивня, конец лета, Шайгек

Ксинем никогда особо не любил этого человека и не испытывал к нему доверия, но как-то так вышло, что он принялся с ним беседовать. Этот человек, Теришат, барон с сомнительной репутацией, чьи владения располагались на границе Конрии и Верхнего Айнона, перехватил Ксинема, когда тот шел с совещания у Пройаса. При виде Ксинема худощавое, обрамленное бородкой лицо барона просияло, и на нем появилось выражение «о, какая удача!». Ксинему свойственно было терпеливо обращаться даже с теми, кого он недолюбливал, но недоверие — это уже вопрос другой. Впрочем, это было одним из тех незначительных унижений, которые приходится переносить благочестивому человеку.

— Кажется, я припоминаю, лорд-маршал, что вы питаете слабость к книгам, — изрек Теришат, стараясь поспеть за размашисто шагающим Ксинемом.

Неизменно вежливый Ксинем кивнул.

— Благоприобретенная привычка.

— Тогда вас, должно быть, не оставила равнодушным весть о том, что Галеоты захватили в Иотии знаменитую Сареотскую библиотеку, в целости и сохранности.

— Галеоты? Я думал, айноны.

— Нет, — отозвался Теришат, растягивая губы в странной кривой улыбке. — Я слыхал, что это были Галеоты. Точнее, люди самого Саубона.

— Понятно, — нетерпеливо буркнул Ксинем. — Что ж, тогда…

— Я понимаю, лорд-маршал, вы человек занятой. Не волнуйтесь… Я пришлю к вам своего раба попросить об аудиенции.

Столкнуться с Теришатом уже само по себе было неприятно — но еще и страдать от официального приема?

— Для вас, барон, у меня всегда найдется время.

— Отлично! — почти что взвизгнул Теришат. — Тогда… Недавно один мой друг… ну, пожалуй, пока он мне не друг, но я… я…

— Но вы надеетесь снискать благоволение этого человека, так, Теришат?

Барон одновременно просиял и скривился.

— Да! Хотя это звучит несколько неделикатно — вам не кажется?

Ксинем ничего не сказал, лишь двинулся дальше, упорно глядя на маячивший впереди купол своего шатра. За ним виднелись окутанные дымкой холмы Гедеи. «Шайгек, — подумал Ксинем. — Мы взяли Шайгек!» По неведомой причине его вдруг охватило ощущение, что скоро, невероятно скоро он увидит раскинувшийся перед ним священный Шайме. «Свершаются великие дела…» Одного этого ощущения почти хватило Ксинему, чтобы почувствовать некую приязнь к Теришату. Почти.

— Ну, этот мой друг — он только что вернулся из Сареотской библиотеки — спросил меня, что такое «гнозис».

Ксинем остановился и внимательно взглянул на увязавшегося за ним человечка.

— Гнозисом, — осторожно произнес он, — называют колдовство Древнего Севера.

— Ах, вот оно что! — воскликнул Теришат. — Да, это звучит осмысленно.

— А что понадобилось вашему другу в библиотеке?

— Ну, вы же слыхали — поговаривают, будто Саубон может продать книги, чтобы разжиться деньгами.

До Ксинема ничего подобного не доходило, и это его обеспокоило.

— Сомневаюсь, чтобы прочие Великие Имена это одобрили. Ну так что, этот ваш друг уже начал составлять каталог?

— Он отличается редкостной предприимчивостью, лорд-маршал. Толковый человек знает, когда кто-то заинтересован в прибыли, — если вы понимаете, о чем я…

— Пес из касты торговцев — несомненно, — без обиняков отрезал Ксинем. — Позвольте дать вам совет, Теришат: не забывайте о своем положении.

Но Теришат, вместо того чтобы оскорбиться, насмешливо ухмыльнулся.

— Ну, лорд-маршал, — произнес он тоном, лишенным всякого почтения, — вам ли говорить!

Ксинем поморщился; его поразила не столько наглость Теришата, сколько собственное лицемерие. Да уж, человеку, делящему трапезу с колдуном, не пристало упрекать другого в том, что он заискивает перед торгашом. Внезапно гул конрийского лагеря показался ему оглушительным. Маршал Аттремпа свирепо уставился на Теришата и смотрел до тех пор, пока этот дурень не занервничал и, пробормотав неискренние извинения, не ринулся прочь.

По дороге к шатру Ксинем думал об Ахкеймионе, добром и давнем друге. А еще он подумал о своей касте и поразился тому, как у него противно засосало под ложечкой, когда он вспомнил слова Теришата: «Вам ли говорить».

«И сколько людей думает так же, как он?»

В последнее время их отношения с Ахкеймионом сделались натянутыми — Ксинем понимал это. Пожалуй, им обоим будет лишь на пользу, если Ахкеймион уедет на несколько дней.

В библиотеку. Изучать богохульство.

— Я не понимаю, — гневно произнесла Эсменет. «Он покидает меня…»

Ахкеймион взвалил на спину мула джутовый мешок с овсом. Его мул, Рассвет, с серьезным видом взирал на хозяина. Позади него на склонах раскинулся лагерь; шатры и палатки рассыпались среди небольших рощиц ив и тополей. Эсменет видела вдали Семпис, сверкающий под палящим солнцем подобно обсидиановой мозаике. И всякий раз, глядя на затянутый дымкой южный берег, Эсменет чувствовала, что язычники наблюдают за ними.

— Я не понимаю, Акка, — повторила она, на этот раз жалобно.

— Но, Эсми…

— Что — но?

Ахкеймион, снедаемый раздражением и тревогой, повернулся к ней.

— Это библиотека. Библиотека!

— И что? — запальчиво поинтересовалась Эсменет. — Неграмотным нечего…

— Нет! — помрачнев, отрезал Ахкеймион. — Нет! Послушай, мне нужно несколько дней побыть одному. Мне нужно время, чтобы подумать. Чтобы подумать, Эсми!

Отчаяние, прозвучавшее в его голосе, так поразило Эсменет, что она на миг умолкла.

— О Келлхусе, — сказала она после паузы. У нее начало покалывать кожу головы.

— О Келлхусе, — согласился Ахкеймион.

Он откашлялся и сплюнул в пыль.

— Он тебя попросил — верно?

Что-то сдавило грудь Эсменет. Неужто это возможно? Ахкеймион ничего не сказал, но в его движениях появилась едва заметная безжалостность, а в глазах — пустота. Эсменет вдруг поняла, что изучила его, словно песню, спетую много раз. Она его знала.