Если он грешен - Ханна Хауэлл

— Эштон, хватит играть со мной, — прошептала она, проведя ступнями по его ногам.

— Мне нравится с тобой играть. — Он не знал, сколько еще времени сможет выдержать, однако заставлял себя сдерживаться.

— Эштон, ну что же ты?

Она провела ноготками по его спине, затем по ягодицам. Он задрожал, и на лбу у него выступила испарина. Пенелопа мысленно улыбнулась и скользнула рукой к тому месту, где соединялись их тела. Эштон вздрогнул и громко застонал. Пенелопа снова коснулась пальцами его возбужденной плоти, и из груди Эштона вырвался хриплый крик. Не в силах более сдерживаться, он наконец дал ей то, что она просила — необузданную и яростную страсть. Раз за разом он яростно вонзался в нее — до тех пор пока оба не закричали в экстазе.

А когда они отдышались, Эштон спросил:

— Может, ты читала кое-что из тех книжек, про которые я тебе когда-то говорил?

Пенелопа весело засмеялась.

— Знаешь, в библиотеке Уэрлок-Хауса таких книг оказалось не так уж мало. Естественно, мне приходится их прятать, чтобы мальчики не смогли найти эти… э… пиратские сокровища.

— В самом деле? В Уэрлок-Хаусе есть неприличные книжки? — Эштон ухмыльнулся. — И ты действительно их читаешь?

— Ну… не скажу, чтобы от корки до корки. Так, пролистала кое-что. — Она густо покраснела. — Думаю, что тот, кто их писал и делал иллюстрации, имеет весьма преувеличенные представления о размерах и возможностях мужчин. Прости мне мою откровенность, Эштон, но кое-что из того, что я видела в этих книгах, просто невозможно выполнить, даже на картинки смотреть смешно.

— Согласен со всем, кроме мужских размеров. — Он засмеялся, когда она шлепнула его по плечу. — Ах, Пенелопа, я действительно тебя люблю.

Она провела губами по его губам.

— Я тоже люблю тебя. Знаешь, Эштон…

Он прижал палец к ее губам.

— И я люблю наших мальчиков. Я уже начал перестраивать крыло в Радмур-Мэноре — чтобы у каждого из них была там своя комната. — Он нахмурился, увидев слезы в ее глазах. — Ты снова собралась плакать?

— Я и раньше не плакала. Мне пылинка в глаз попала. Прикажи горничной лучше вытирать пыль.

— И еще должен сказать, что у меня остались некоторые сомнения относительно твоих родственников… От некоторых их трюков у меня мурашки по спине пробегают. А в присутствии твоего дяди Аргуса мне становится не по себе. Впрочем, меня это не пугает, так что не волнуйся. Ты ведь об этом хотела сказать, верно?

— Да, об этом. — Пенелопа провела ладонью по его щеке, — Спасибо, Эштон. И не переживай по поводу того, что твои сомнения могут меня обидеть. Меня — или кого-нибудь еще из наших. Мы прекрасно знаем, что людям иногда трудно нас понять. Одно лишь нас огорчает и всегда огорчало… Все эти перешептывания о колдунах и ведьмах за нашими спинами — вот что по-настоящему задевает.

— Меня это нисколько не удивляет. — Он провел пальцами по ее груди и с улыбкой добавил: — Я мечтаю все ночи и все дни проводить с тобой в постели, но, боюсь, моя мать захочет, чтобы ты находилась рядом с ней, пока она будет заниматься приготовлениями к свадьбе.

— И сколько времени обычно занимают эти приготовления?

— Надеюсь, что мне удастся ограничить ее тремя неделями с момента оглашения.

— А это может занять больше времени?

— Вполне. — Он заглянул ей в лицо и улыбнулся: — Торопишься?

Она бы предпочла сообщить ему об этом при иных обстоятельствах. И все же, если она не скажет сейчас, то может их обоих поставить в весьма двусмысленное положение. И не только их двоих. Три недели — не так уж плохо, поскольку она носила близнецов, а близнецы, как известно, часто рождаются раньше срока. Но если затянуть со свадьбой еще хотя бы на неделю, то непременно поползут слухи, которые никому из них не нужны.

— Три недели, не больше, — заявила Пенелопа.

Он в растерянности заморгал, потом с усмешкой заметил:

— Я вижу, ты весьма решительно настроена. Что ж, поговорю с матерью, если ты настаиваешь.

— Эштон, мне бы хотелось устроить шикарную и многолюдную свадьбу. И я была бы рада как можно дольше заниматься всевозможными приготовлениями, поскольку знаю, как твоей матери нравятся поездки по магазинам, например, и прочее… Но если пройдет больше чем три недели, то я не влезу ни в одно свадебное платье, которое сошьют сейчас.

Эштон поднялся и уставился на нее с удивлением. Потом взглянул на ее плоский живот, после чего снова посмотрел в лицо:

— Ты уже носишь моего ребенка? Я правильно понимаю?

— Да, правильно. — Она взвизгнула, когда он слишком сильно сжал ее в объятиях. — Но поверь, я искренне сожалею о том, что разрушила мечту твоей матери о большой свадьбе.

— Ох, не надо говорить о сожалении. — Он поцеловал ее, вложив в этот поцелуй всю свою радость и всю любовь. Затем провел ладонью по ее животу и спросил: — Как ты себя чувствуешь?

— Все время есть хочется. — Она расплылась в улыбке. — Я дралась с Артемисом за последний кусок яблочного пирога вчера вечером, и он проиграл.

Эштон засмеялся, а Пенелопа снова улыбнулась, услышав радость в его смехе.

— Но больной ты себя не чувствуешь?

— Нет, конечно. Немного подташнивает по вечерам, но если я съем печенье или кусочек хлеба с маслом, а потом сразу лягу, то это проходит. Я только вчера вечером точно узнала, что беременна. И раньше, конечно, догадывалась, но старалась не думать об этом. В доме столько дел, ты же знаешь…

— Скажи, ты не была уверена во мне? Поэтому и пришла сюда сегодня? Ты хотела заставить меня определиться?

— Да, вроде того. Все уверяли, что ты придешь ко мне. Но только Делмар сказал, что мне, возможно, стоит прийти к тебе и дать пинка, чтобы ты поторопился. И он подтвердил то, о чем я и так догадывалась. То есть сказал про детей.

Когда она говорила это, Эштон целовал ее живот, поэтому, как ей показалось, не сразу уловил смысл сказанного. Но Пенелопа, молча поглаживая его по волосам, терпеливо ждала, когда до него наконец дойдет смысл ее слов. И вот он вдруг замер, прижавшись губами к ее животу. Потом медленно поднял голову и, уставившись на нее в изумлении, пробормотал:

— Ты сказала — дети? Не ребенок, а дети?

Она кивнула и поцеловала его.

— Боюсь, что так. Но ты по крайней мере не лишился дара речи, как произошло со мной, когда Делмар сказал мне об этом.

— Значит, близнецы?

— Да, папочка, близнецы. Мальчик и девочка.

Он сжал ее в объятиях.

— Но ты действительно уверена, что с тобой все хорошо?

— Абсолютно. Женщины из нашего рода рожают очень легко. И редко, очень редко умирают во время родов. Так что со мной все будет хорошо.