Ратные подвиги простаков - Андрей Никитович Новиков

но рассыльный вернулся обратно, заявив, что квартира заперта.

Проходя после занятий той улицей, где квартировал Автоном, Петр Иванович надумал зайти лично, чтобы взять ключ, а заодно и навестить Автонома.

«Может быть, скорбь на душе человека лежит, и чужая притеха нужна», — подумал Петр Иванович, шагая по ступенькам.

Остановившись у дверей комнаты Автонома, он осторожно постучался, дабы громким стуком не нарушить чужого покоя.

Ответа не последовало, и Петр Иванович стукнул в дверь отрывисто три раза, размышляя, что Автоному надо стучать условно, а при условностях почти всегда бывает троекратный стук. По и на сей условный стук ответа не последовало.

Из соседней комнаты высунулась женская голова — женщина, должно быть, приняла на свой счет условный знак. Она кивнула головой и задала Петру Ивановичу вопрос:

— Вы его приятель?

— В некотором роде — да.

— Знаете, из его комнаты какой-то запах нехороший идет. Вы не слышите?

Обостренное обоняние Петра Ивановича сразу восприняло, действительно, дурной запах, и он чихнул.

— Да, — засвидетельствовал он, зажимая нос. — Что-то смердит.

Из других дверей показалась вторая женская голова, и разговор о запахе пошел в общем порядке.

— Знаете, не умер ли он? — заметила вторая соседка.

Все трое слегка напугались собственного измышления, но, обсудив вопрос всесторонне, порешили взломать замок двери.

Когда замок был взломан, Петр Иванович увидел потрясающую картину: Автоном лежал вверх лицом на кровати. Его глаза, почти что вылезшие из орбит, имели мутнодымный цвет. Оскаленные зубы, стиснутые от боли и потерявшие свою блистательность, казались редко насаженными и бесцветными. Сочившаяся из ноздрей сукровица пробороздила зигзагообразные полосы и засохла на щеках. На сером одеяле ссохлось почерневшее пятно свернувшейся крови, имевшей когда-то алый цвет.

Петра Ивановича охватил ужас: он в первый раз увидел самоубийцу. Живая человеческая рука не отдала последнего долга этому праху — не пригладила волосы, не закрыла глаз парой медных пятаков и не одела посмертного савана — потому он казался более безобразным.

— Автоном! — простонал Петр Иванович, и свой же голос послышался ему, как некий замогильный звук.

Он выбежал из комнаты, но в дверях столкнулся с милиционером, извещенным о происшедшем досужими соседями покойного.

Прах Автонома был отправлен в морг. Петр Иванович остался с милиционером и еще с одним понятым, чтобы составить опись имущества, скрепить подписью надлежащие акты и запечатать сургучом скарб, носимый покойным.

Только после удаления праха Автонома Петр Иванович как следует рассмотрел внешний вид комнаты и ее скудную обстановку. На стене, над письменным столом Автонома, висел плакат с четкой, сделанной от руки надписью: «Председатель общества любителей легендарного времени». На столе лежал журнал «Минувшие дни», раскрытый на странице с фотографическим снимком Распутина. Были подчеркнуты двумя черточками распутинские слова: «Что завтре?» Распутинский вопросительный знак, уродливый и малюсенький, был подчеркнут еще и вверху.

«А Распутины нашего времени?» — задавался вопрос, начерченный Автономом на полях страницы.

«На что намекал Автоном?» — подумал Петр Иванович, сравнивая собственную роль при «Центроколмассе» с ролью Распутина при дворе.

На другой стене висели широкие склеенные листы бумаги с крупной надписью:

Домашняя стенгазета

«Пролетарское благо».

Полюбопытствовавши, Петр Иванович подошел ближе и прочитал передовую статью:

Я хочу усложнить свою жизнь, чтобы она не была такой простой и не текла в общем порядке, а носила организационные формы. И выпуская первый нумер «Пролетарского блага», я приветствую себя с большим культурным завоеванием. Стенгазета поможет моей одичалой жизни и преобразует бытовое начало. Отныне мои коварные замыслы будут обнаружены, совместно с замыслами разных Чемберленов и уничтожены в зародыше.

Раньше у меня, хоть и не было больших обязанностей, но все же были — а прав не было никаких.

Ныне открывается широкая полоса моей самодеятельности — бичевать, затрагивать, рекомендовать, устранять и доброжелательно относиться к благим начинаниям. Моя стенгазета восполнит большой культурный пробел, образовавшийся вследствие моего бытового бюрократизма.

Затем Петр Иванович пробежал заметки под общей рубрикой: «Красный сплетни к» и остановил взор на одной из заметок, именуемой «Автоном — подтянись!»

…Служба твоя, брат Автоном, — отдушина, где отводишь душу смехом над схемами, именуемыми людьми. Схемы — интереснее живых людей, ты в этом убедился, побывав в кукольном театре. Не правда ли? Оказывается, кукла может произвести произвольное движение сразу обеими руками и обеими ногами, выбрасывая их вперед. Ты видишь человеческие схемы и доволен их действиями.

Но ты приходишь домой. Отдушина закрывается. У тебя нет поля деятельности, и хохот твой смолкает. Породи, Автоном, некий прообраз схемы в своем бытии, чем и удовлетворишься. Тормошись и что-нибудь делай. Первым долгом займись устранением всевозможных непорядков и придай внешности бытия организационное начало. Ты останешься этим доволен. Например, ты точно не определил, для чего служит шкаф. Наклей на него бумажку с четкой надписью: «Харчевое отделение». Сделай надпись у вешалки: «Раздевальня», а также и над кроватью: «Уголок отдыха». Учреди для себя ряд должностей и кого-либо выдвини для работы. Ты замечал, что по коридору бегает соседский кот, хорошей сибирской породы. Приручи кота к общественной работе. Кот, он хоть и не обладает большим умом, может, уничтожать мышей, если они заведутся. Тогда в твоей комнате обнаружится дух присутствующей массы, представителем которой и станет кот.

Автоном — подтянись!

На втором столе, служившем местом, где принималась пища и питье, стояли две бутылки и тарелка. На одной из бутылок, наполненной жидкостью, на самодельной этикетке Петр Иванович прочитал написанное церковно-славянским шрифтом:

Бедняцкое питье

Ликер

«Мир хижинам»

На тарелке лежала заплесневевшая колбаса, а в колбасе воткнута на приколке надпись: «Колбаса — за что боролись».

Милиционер, оторвавшийся от писания протокола, поглядел на бутылку, затем, ототкнув пробку, понюхал.

— Надо попробовать, — сказал он, наливая жидкость в рюмку.

— Фу, настоящая водка, — заключил милиционер, сплевывая, и затем нацедил вторую рюмку.

— Я думал, в самом деле, какое-либо культурное питье, — проговорил он, поднося вторую рюмку ко рту.

Петра Ивановича поразило творчество Автонома. Втайне он даже позавидовал ему, думая о том, почему не он первый начал издавать домашнюю стенную газету.

«Ну, погоди, авось мы что-нибудь да придумаем», — решил Петр Иванович, представляя самого себя во множественном числе. Затем он углубился в детальное изучение автономовских немногочисленных, но любопытных архивов — разбросанных различных клочков, бумажек.

Да. Это неизбежно. Когда ты разрушаешь дом, на месте много остается хаоса. Ты строишь новое здание — валяются стружки, щебня, стены залиты известью.

Не зная, к чему отнести подобного рода слова, Петр Иванович отложил этот клочок бумажки, принялся за изучение других документов.

Я