Я слышу, как ты дышишь - Остин Марс

"И все-таки это счастье. Вот такое вот ненормальное, бессмысленное и жестокое, как у того человека, который бежал от одного тигра, схватился за край над обрывом, чтобы не упасть ко второму тигру, съел ягоду со склона и отравился. Но какая же это была ягода…"

Она поняла, что сейчас расплачется, уткнулась лицом в его грудь и ощутила, как он обнимает ее, осторожно переворачивается на бок и обхватывает крепче, шепчет на ухо:

— Вера, все будет хорошо, это временно. Я найду управу на всех, и на Янверу, и на ее проклятых Древних Богов. Рано или поздно мы…

В дверь постучали, раздался неуверенный голос:

— Господин?

Министр глухо зарычал с досады, закрыл Вере уши одеялом и рявкнул:

— Пошел нахрен отсюда к чертовой матери!

— Вас просит король…

— И король пусть идет нахрен, вместе идите, проводишь его, скажешь, я его завтра в два часа ночи "попрошу" во все дыры, и начальника охраны его "попрошу", и всех его гребаных друзей! Запиши себе на обложке журнала приходов-выходов, что приказы вам отдаю я, а не король, и когда я говорю сюда не заходить, значит в ответ на стук я стреляю сквозь дверь без предупреждения. Все ясно?

— Так точно.

— Я завтра проверю. Пошел к черту.

— Господин.

Шаги удалились, министр медленно глубоко вдохнул, перестал прижимать одеяло к Вериным ушам и лег обратно на спину. Она обняла его как раньше, наконец-то понимая, что готова рисовать пальцем у него на груди легкомысленные кружавчики, помолчала и сказала:

— "Мыслеслов" от слуха не зависит.

Он беззвучно ругнулся, запрокинул голову и рассмеялся, ей так нравилось ощущать его смех всем телом, что она тоже улыбнулась и расслабилась окончательно, потерлась щекой об его плечо. Он погладил ее по руке и смущенно признался:

— Все хотят казаться лучше, чем они есть. Особенно перед людьми, которые… вызывают, блин, короля на мою голову в два часа ночи!

Вера опять захихикала, запрокинула голову, чтобы посмотреть на него, похлопала по груди и с шутливой суровостью заверила:

— Вы все еще звезда.

Он рассмеялся, потом изобразил обиду:

— Вот опять, как вы это сказали? Это неправда?

— Чистая правда, "часы" подтвердят.

— Тогда как?

— Это божественная сила.

— Так не честно, боги вам подсуживают.

— Я у них на хорошем счету.

— А мне что делать?

— Страдайте, — пафосно заявила Вера, он рассмеялся, вздохнул:

— Буду страдать, такая у нас, у звезд, судьба.

Вера хихикала, обнимая его и думая, что даже если завтра она об этом пожалеет, то и пускай, зато сейчас он смеется. Он постепенно расслабился, стал перебирать ее волосы на затылке, вызывая щекотку под лопатками, от которой хотелось и не хотелось избавляться, она пока держалась. Он мечтательно сказал:

— Завтра пикник. — Помолчал и добавил: — Эрик там будет.

Вера замерла на секунду, думая, как на это реагировать, но не решила ничего и продолжила гладить его грудь и чертить линии. Министр усмехнулся:

— Глупая ситуация. Все вроде бы так просто и очевидно, но при этом, я ничего не могу ему предъявить. Он оставил пост, я его наказал, он отбудет наказание и завтра будет свободен, у меня нет причин запрещать ему приходить на пикник. Обычно я делю всех бойцов на три группы, первую, вторую и штрафную, первая охраняет лагерь, вторая в это время гуляет, потом вторая отправляется на базу отдыхать и дежурить, первая начинает гулять, а штрафная охраняет. Потом первая отправляется на базу, а штрафная доедает остатки еды и делает уборку. Первая и вторая группы чередуются через раз, в штрафную я записываю нарушителей- рецидивистов и больных, которым нельзя пить и соревноваться. Эрика я туда не запишу — он идеальный солдат, у него за каждую боевую операцию только поощрения, ни одного взыскания за все время работы у меня. На тренировках да, я могу ему навешать от всей души, и я это делаю, всегда, вне зависимости от того, косячил он сегодня или нет. Всерьез его калечить мне смысла нет — я себе не враг, лишаться такого бойца ради личной мести. За сегодняшнее я могу его вызвать на дуэль, с формулировкой "оскорбление дамы", но это будет равняться официальному признанию вас моей любовницей, вашей репутации придет полностью официальный конец. Сейчас мы можем хотя бы вид делать, что ничего нет, но после такой дуэли это будет бессмысленно — расписание и причины дуэлей печатают в газетах. Меня пресса очень любит, моей дуэли из-за дамы легко уделят целую полосу, там будет огромная статья с журналистским расследованием и вашим портретом. Я конечно могу подпортить жизнь Эрику и так, чтобы официально я был как бы ни при чем, но… не буду. Я его в каком-то смысле даже понимаю, на его месте я вел бы себя так же.

"Дзынь."

Вера замерла, хлопая глазами, министр тихо рассмеялся.

— Ну ладно, может, не так же, со слюнями не лез бы, это уже наглость, и вряд ли это приятно, целовать того, кто этого не хочет… но с поста сбежал бы, без проблем.

Вера опять попыталась на него посмотреть, но ничего не увидела в темноте, он погладил ее по руке, улыбнулся:

— А что ему остается? У него ситуация — не позавидуешь, над ним весь отдел смеется, он уже устал огрызаться. Голову потерял капитально, а возможности вас увидеть нет, хотя вы теоретически рядом, иногда ходите по базе, сидите в столовой, а он каждый раз, как на зло, то на посту, то в лазарете, то на выходном. Пару раз он был в группе, которая вас сопровождала на рынок, наблюдал издалека, как мы с вами гуляем под ручку и как я покупаю вам украшения — у него есть все причины меня ненавидеть, и хороший стимул пытаться с вами увидеться любыми способами. Особенно учитывая то, что ваше отношение ко мне для всех под вопросом, как и к нему — значит, шанс заслужить вашу благосклонность еще есть. Да?

"Офигеть, он действительно не поверил, вот это номер."

Она пыталась сдержать смех, но учитывая то, как плотно они прижимались друг другу, он все понял. В голосе добавилось иронии и поддевки:

— Вы же так цените настойчивость и умение добиваться своего, да, госпожа Вероника?

— Настойчивость — да, — попыталась сделать серьезный тон Вера, — но наглость — нет.

"Дзынь."

Он рассмеялся, она надулась и пробурчала:

— Это неточный прибор.

— Да конечно, — с сарказмом протянул министр, прижал ее к себе крепче, наклонился к ее уху: — Помните, что Барт рассказывал о цыньянской ревности?

Она захихикала, он подтянул одеяло выше и поверх одеяла сжал ее шею сзади, с шутливой грозностью кивая:

— Вот не забывайте, я серьезно.

Вера с улыбкой потерлась лицом об его грудь, ногой прижала его ногу к себе поближе, игриво шепнула: