Гремучий ручей - Татьяна Корсакова

– Прости, друг! – прохрипел Всеволод и со всей силы врезал Митяю под дых.

Такого вот, буйного и брыкающегося, ему из подземелья не вытащить. А тащить, похоже, придется не только Митяя, но еще и Татьяну, так некстати провалившуюся в забытье. Из подземелья тащить и из пожара, потому что комната стремительно наполнялась дымом, и уже сейчас дышать было тяжело.

А где-то высоко над головой слышался собачий лай. Нет, не лай – яростное рычание.

– Таня, – Всеволод потянул Татьяну с пола, поставил на ноги. – Таня, нужно уходить!

В одиночку ему не справиться. Нести на руках он сможет только кого-то одного. И за вторым вернуться уже точно не успеет. Теперь уже рычал сам Всеволод, потому что нет ничего страшнее такого вот выбора…

Ему не пришлось выбирать. Слава богу, Татьяна пришла в себя, дернулась, вздохнула полной грудью, прошептала:

– Надо уходить.

Вдвоем они подхватили обмякшего Митяя под мышки, вытащили из темницы. Всеволод ринулся было к лестнице, туда, где псы и, наверняка, немцы, но Татьяна тронула его за руку, покачала головой.

– Подержи его, – велела, выныривая из-под руки Митяя и всем телом прижимаясь к глухой стене. Руки ее снова скользили по кирпичной кладке, только на сей раз не медленно, а торопливо. – Нашла, – сказала она, оборачиваясь и отступая на шаг.

Она отступала, а стена отодвигалась. Точно так же, как в часовне. Только проем здесь, под землей, оказался еще меньше. Крысиный лаз, а не проем. Но им хватило. Первым в проем сунулся Всеволод, потащил за собой Митяя, подал руку Татьяне. Она юркнула в лаз быстрой змейкой и снова принялась шарить по стене.

Дух они перевели лишь, когда стена стала на место, отсекая и сделавшийся невыносимо горячим воздух, и сизый дым, и вопль ярости. Кричал человек. Или не-человек? Фон Клейст оплакивал потерянную добычу?

Всеволод хотел спросить, что дальше, но в темноте к губам его прижался холодный пальчик. Молчи, не привлекай внимание! Вот, что она хотела, но не могла ему сказать. А потом и сказала, уже на самое ухо, едва слышно.

– Нам нужно идти.

И двинулась вперед, в непроглядную темноту еще одного подземного хода.

Всеволод поудобнее перехватил Митяя и шагнул следом, надеясь, что в этой кромешной тьме они не заблудятся и не расшибутся.

Шли долго. Ему показалось, что целую вечность, а потом что-то начало меняться. Нет, тьма по-прежнему оставалась абсолютной. Изменился воздух. Из дымно-затхлого с каждым шагом он делался все свежее и холоднее. Наверное, это означало, что выход где-то поблизости. Ведь Татьяна должна знать, что делает и куда ведет их маленький отряд.

Татьяна знала. У Татьяны просто не хватало сил, чтобы открыть самую последнюю дверь. Она так и сказала:

– Сева, тут люк над головой. Я не смогу… нужен мужчина.

Нужен мужчина. Наконец-то, и он пригодился.

– Поддержи его. – В темноте он притулил Митяя к стене, нашарил Татьянину руку. – Где люк?

– Прямо над нами.

На мгновении лицо Севы опалило жаркое дыхание. А щеки коснулись нежные губы. А может, показалось… В этом подземелье реальность искажалась, превращая нереальное в реальное и наоборот.

Всеволод вскинул руки, нашарил над головой деревянный люк, уперся ладонями, поднажал. В какой-то момент показалось, что ничего не выйдет, что там, над головой, тонны и тонны земли, что они погребены тут заживо. Но нахлынувшую было панику тут же сменила надежда, потому что люк начал поддаваться, а в образовавшуюся щель хлынул свежий воздух и мутный лунный свет.

Всеволод высунул голову. Подземный ход заканчивался в оранжерее, в самом дальнем ее углу, за голым остовом какого-то куста. Наверное, летом, когда куст разрастется, люк этот будет совсем незаметен. Впрочем, он и сейчас незаметен. Нужно лишь забросать его землей.

Сева выбрался первым, помог Татьяне вытащить на поверхность уже начинающего приходить в себя Митяя, помог ей самой. Потянул вверх, прижал к себе, задержался чуть дольше приличного, принюхиваясь к тонкому травяному аромату, исходящему от ее кожи. Отпустил бы раньше, но она замерла, не вырывалась. Только сердце ее билось часто-часто…

– Луна… – Из ступора их вывел сиплый голос. Митяй сидел на земле, запрокинув белое лицо к небу. – Настоящая луна, что ли?..

– Настоящая. – Татьяна выскользнула из Севиных объятий, бросилась к Митяю.

– Снова морочишь, да? – В голосе Митяя слышалась тоска. – Показываешь всякое…

– Не морочу, Митенька. – Татьяна встала перед ним на колени. – Не морочу. Посмотри на меня. В глаза мне посмотри, и сам все поймешь…

* * *

…Что она наделала?! Какую непозволительную ошибку допустила, заглянув Митяю в глаза! Нет, не в глаза заглянув, а в самую душу. Душа эта была выжжена едва ли не дотла. Чернота и ужас – вот что осталось с той стороны. А еще маленький огонек надежды, слабый, едва заметный в беспросветной тьме, населенной чудовищами. Про чудовищ Митяй теперь знал все. Знал, чем живут. Знал, чем питаются… И от знания этого выворачивало наизнанку не хуже, чем от ужаса. Таня теперь тоже знала, словно в бездонный омут окунулась с головой. И там, в омуте чужих кошмаров, ее схватили невидимые лапы, завертели, потянули. Она закричала, забилась, пытаясь высвободиться из этих смертельных объятий, но они держали крепко. Держали, шептали что-то на ухо, а потом ударили – не больно, но ощутимо. Кошмар сразу же закончился, Таня открыла глаза. И так же, как до этого Митяй, первым делом увидела серп луны. Двурогий, острый – точно такой, каким его видела Габриэла Бартане много лет назад.

– Прости. – двурогий месяц заслонила сначала одна всклокоченная голова, потом другая. Сева и Митяй смотрели на нее сверху вниз. Сева – встревоженно, Митяй недоверчиво. А сама она лежала на спине, и сквозь тонкую ткань пальто чувствовала идущие от земли холод и тихую, едва уловимую вибрацию. Вибрация эта была похожа на мурлыкание огромной кошки, она не пугала, а успокаивала.

– С тобой что-то случилось. – В голосе Всеволода слышалась вина. – Приступ какой-то… Ты закричала и упала. А кричать нельзя. Ты ведь понимаешь, Таня?

Кричать нельзя. Она понимала. Но как не закричать после увиденного? Почему Митяй не кричит?..

– Больно? – Она осторожно коснулась Митяевой шеи.

Он дернул некогда морковно-рыжей, а сейчас совершенно белой головой, просипел с насмешкой:

– До свадьбы заживет.

Шутит. А раз шутит, значит, все еще можно исправить. Главное, не рассказывать ему сейчас про мать и отца. Не нужно ему это пока…

– Что теперь? – Митяй, казалось, пришел в себя раньше, чем Таня и Всеволод. – Вытянули вы меня из фашистского застенка, а дальше? План у вас какой?

Сказать по правде, плана не было никакого. Да и какой мог быть план, когда счет шел на минуты? Таня беспомощно глянула на Всеволода. Тот нахмурился. По всему выходило, что плана и у него нет тоже.