Эмигрант с Анзоры - Яна Завацкая

В общем, мне очень неудобно. Особенно перед женой Валтэна, хоть она ничего и не знает. Тем более, отношения у них с Валтэном какие-то… не очень.

Мало этого королевского подарка — самого настоящего ландера (а Валтэн знал, конечно, зачем мне нужен был ландер), мой учитель еще и согласился потратить половину своего законного отпуска, чтобы помочь мне в этом рискованном и сомнительном предприятии (мне и самому оно кажется весьма сомнительным… но и отступить я не могу).

Ландер можно было взять напрокат — взяли же мы с этой целью старый патрульник. Но это уж очень рискованно — для машины. Может быть, глупо рисковать собственной новенькой машиной… но мне было бы уж очень неудобно объясняться с аэробазой по поводу потери, если бы погиб арендованный ландер.

Я попрощался по радио с Валтэном и вылетел с Палубы. Сразу же включил генератор тени — расход энергии велик, но ведь это ненадолго… Я уже летал под тенью, ощущение удивительное — весь мир вокруг становится нереальным, плоским, и цвета смещаются, все в сиреневом, лиловом и красном. Когда летишь под тенью, очень трудно поверить, что ты не в симуляторе…

«Крета», превратившаяся в малиновое вытянутое веретено, начала разворот — Валтэн собирался ждать меня в некотором отдалении, с обратной стороны луны — Изира. Изир практически не освоен ни нами… в смысле — лервенцами, ни Бешиорой.

Спереди передо мной сияла Анзора… на миг захотелось отключить экран и увидеть мою Родину в реале. Нет, слишком уж опасна эта Родина. Сейчас она и выглядела зловеще — багровый, с какими-то протуберанцами шар, скорее звезда, чем планета. Мои системы обнаружения и визоры мои молчали — под тенью они тоже слепы. Но визуально — правда, в сильном смещении — я мог наблюдать любые объекты. Вскоре в небольшом отдалении заскользил уплощенный диск — спутник, надо полагать. Значит, я уже достиг спутникового пояса? Наш, интересно, или бешиорский? Боевая станция или просто ретрансляционный спутник?

Я не вижу ничего. Но и они меня не видят, тень абсолютно надежна…

Мой ландер соскользнул в атмосферу. Спускался я на одних гравитационных, медленно, спиралеобразно. Это очень красиво, когда медленно входишь в атмосферу на ландере — обзор широкий со всех сторон, и этот постепенный перелив, как замедленный взмах крыла гигантской птицы — от черного, к лиловому, к синему, к голубому — а еще облака, а еще солнце… Когда я так вхожу в атмосферу — а я делал это много раз на Квирине — счастье мое, независимо ни от чего, совершенно и абсолютно. Я часто думал, что если рисовать Настоящее Небо, то я изобразил бы не черное космическое, и не голубое планетарное, а именно вот это, где-нибудь на грани. Нет ничего прекраснее, нет ничего выше и чище такого неба.

Но сейчас я этого неба не видел. Я шел под экраном, и вся вечная красота для меня свелась к плоскому аквариуму с сиренево-красной грязноватой мутной водой.

Чего только не отдашь за собственную безопасность… нелепая мысль мелькнула. Вот погибну сейчас на Анзоре — и даже не посмотрю напоследок Настоящее Небо.

Что поделаешь…

Я не очень-то удачное время выбрал для посещения, если честно. Сейчас как раз началась война с Беши, бешиорцы наступают на Южном плацдарме… а, не все ли мне равно.

Я вышел точно на Лервенскую возвышенность и теперь двигался на высоте пятнадцати километров, в горизонтальном полете. Карта Лервены была заложена в циллос. Я начал настраивать ориентировку… оказывается, сейчас я почти над столицей. На такой скорости мне еще… н-да, три часа лету до родной общины. Я включил ионный двигатель. Тень не скрывает слабую ионную струю, но никто ее не заметит в небе. Меня вдавило в кресло — ландер набирал скорость.

В сущности, я могу сейчас и снять тень. Даже если против меня поднимут звено истребителей… даже и эскадрилью… а еще смешнее — ракеты… мне это на ландере абсолютно безразлично. К счастью, оружие у нас на Анзоре до сих пор хреновое. Только вот не хочется мне сбивать лервенские истребители.

Через некоторое время циллос сообщил мне, что пора заходить на посадку. Подо мной тянулись призрачные в сиреневом мире темные леса. В Лервене сейчас лето…

Я выключил ионные двигатели и почти сразу увидел под крылом Лойг. В заэкранном красноватом мире трудно разобрать подробности, но это не может быть ничем иным. Вон семейная Община, тонкая ниточка железной дороги… а вон за лесом (когда-то этот лес казался таким необъятным) — наша родная юношеская Община.

Теперь уже совсем медленно я кружил над лесом, выбирая место для посадки. Не слишком далеко от Общины… черт, энергия у меня уже за планкой. Экран много съедает. Ну вот, наверное, и подходящая полянка. Заросшая, сверху кажется, ни одна тропинка не выходит к ней.

Я посадил машину.

Замаскировать по-настоящему ландер все равно не удалось. Но он покрашен, под густыми сосновыми ветвями сверху его практически не обнаружить. А в лес у нас никто толком не ходит. Ну что ж, на всякий случай у меня кроме серва на руке, еще сигнал на цепочке. На шее, под курткой. Бикр пришлось оставить в машине.

Да кому это нужно — в лес идти…

Странно так идти по лесу в темной куртке, похожей на наши общинные, в штанах и обычных ботинках. И лес совсем другой. Не такой, как на Квирине. Во-первых, здесь другая широта, севернее. Во-вторых…

Не знаю, почему, но мне не нравился этот лес. Темный, серый… слишком много сухостоя. Сейчас лето, но птиц не слышно. В Коринте выйдешь в лес — все время кто-то звенит, жужжит, чирикает, шелестит листва, и эти звуки не нарушают тишину, а лишь наполняют ее особой глубиной и покоем. А здесь — совсем ничего нет. Совсем. Мертво. Надо же, почему я раньше этого не замечал?

Мне не нравился лес. Я уже вышел на знакомую тропинку — так часто ходили по ней, срезая до станции… Вот и камень родной… в детстве я вспрыгивал на него и перескакивал на упавший, замшелый ствол — а вот и он. Но сердце почему-то не вздрагивало. Я провел рукой по серой шершавой поверхности валуна. Ничего. Просто камень.

Мне вдруг стало обидно — до жути, до слез. Уже четыре года я живу на Квирине. Все эти четыре года ни о чем другом не мечтал я так сильно, так сокровенно — только пройтись бы вот по этой тропинке, коснуться этого камня. Выйти к знакомой ограде, увидеть серые коробки общежитий. Иногда, особенно перед тем, как заснуть, вдруг в памяти всплывет — как наяву — какой-нибудь угол… вот тот простенок между столовой и цехом, где растет полынь. Или служебная лестница на чердак, где мы, бывало, курили с ребятами. Или даже площадь Славы Цхарна вспомнится в Лойге. Или вот эта тропинка. И так вдруг сердце защемит — до слез, и кажется в такую минуту, все бы отдал, и бросил бы все, и жизнь бы отдал, только бы еще раз увидеть… (потом, конечно, благоразумие верх берет. Жизнь ведь точно отдать придется).

И вот — увидел.

Ничего особенного. Просто — камень, тропинка. Ограда. Да, я здесь был. В детстве, юности. Да, ходили здесь. И что?

Равнодушие, пустота. И лес — чужой и мертвый.