Эмигрант с Анзоры - Яна Завацкая

Однако мы заранее договорились со знакомыми ребятами — Ри-тори и Галнисом, они тоже в отпуске, но согласились полетать неподалеку на взятом напрокат патрульнике. В течение часа парни будут на Анзоре, а освободить меня двум ско, хотя бы и не полностью вооруженным, но зато с щитами и в броне, будет несложно.

Я бы, например, с такой задачей справился без труда.

Я сидел в яме, наблюдал тропинку сквозь ветви — ограда была метрах в двадцати от меня. Увижу, если пойдет кто-нибудь, а меня отсюда не видно.

И смутные сомнения все сильнее точили меня.

Зачем я пришел сюда? Странный, идиотский каприз. Кому это нужно? Пати? Кто я такой, кто я ей, почему я должен забрать ее на Квирин… да и будет ли ей там лучше? Жратва и барахло — да, но это же еще не все в жизни. Скажем так, это вообще очень мало значит. Я не знаю, получится ли у нас с ней… а если не получится, она останется там совсем одна. Конечно, я все равно ей помогу — но возможно, она мою помощь просто отвергнет. Мало ли…

А может, она и вообще не захочет на Квирин.

И раз так, то какой для меня смысл был в том, чтобы лететь сюда? Собой рисковать — ладно, но Валтэн… да еще и ребята, которые готовы прийти мне на помощь. Сейчас они не так уж рискуют, только время свое на меня тратят. Но если что случится… вызывать их — глупо как-то. Лучше уж одному погибнуть… Но и не вызывать тоже глупо. Вообще мне стало очень неудобно и неуютно — непонятно, зачем я придумал все это. Жил бы спокойно на Квирине. Зачем меня на Анзору-то потянуло… и людей еще потревожил ради своего глупого каприза. Родину, видите ли, повидать захотелось.

Единственное, что слегка успокаивало — Валтэн ведь искренне меня поддержал. Он сам предложил все это, разработал план, я только поддакивал и нехотя соглашался. Сам полетел со мной, потратился на мой ландер… Ничего не спрашивая, не высказывая своего мнения по этому поводу — просто помог, и все. Значит, не считал ненужным капризом?

Я сразу заметил легкое движение на тропинке — кто-то шел от ворот Общины. Кто-то один… одинокая фигурка двигалась в мою сторону. И вскоре я безошибочно узнал Пати.

Надо же, оказывается, я все-таки забыл ее. Она красивая… очень. Хотя может быть, другие так и не сказали бы — маленькая, как бы невзрачная. Просто мне ее лицо почему-то милее других. Кажется, она стала старше, взрослее, полукруглые мягкие черты заострились и потемнели как-то. Ну конечно, ведь четыре года прошло. А вот глаза я хорошо помню, остренькие карие блестящие глаза и тонкие ровные брови, дугой взлетающие к вискам. Тонкие запястья как-то сиротливо торчат из рукавов общинной куртки.

Она шла все медленнее, недоуменно оглядываясь. Я пропустил ее чуть дальше, вылез из ямы и в несколько бесшумных прыжков оказался на тропинке позади Пати. Не слышит… я окликнул ее.

Она медленно, очень медленно обернулась. Долго смотрела на меня. Изучала? Хотела убедиться, что это именно я?

— Здравствуй, Пати, — сказал я.

— Где ты мог спрятаться? — она оглядела местность, — здесь же негде.

Ей не пришло в голову, что я мог сидеть в леске в десяти метрах от нее.

— Там, — я махнул рукой. — Ну что, Пати? Как дела?

— Хорошо, — ответила она машинально. Я шагнул к ней, протянул руку. Правую. Она подала мне свою, мелькнули белые знакомые насечки на запястье. Ладонь ее лишь бессильно скользнула в моей руке… задержалась. Отпустила. И тут Пати увидела, видимо, случайно скосив глаза. Снова поймала мою руку, перевернула, внимательно осмотрела чистое, без номера, запястье.

— Ты… — она посмотрела мне в глаза.

— Я был на Квирине. Я живу теперь на Квирине. Пати, я прилетел, чтобы с тобой увидеться.

Она молчала, видимо, не зная, что сказать.

— Я должен рассказать тебе все. Пойдем куда-нибудь… присядем, — предложил я.

— Пойдем на трубы, — быстро сказала Пати. Я кивнул. Это действительно было достаточно укромное и малопосещаемое место, к тому же — за пределами ограды.

Спереди возвышалось здание старого дерево-обделочного цеха — еще бревенчатое… теперь там был склад. Проволочная ограда на фоне потемневших, покрытых мхом бревен казалась почти незаметной.

Сзади стеной стоял лес. Трубы газопровода — желтоватая и серая — тянулись направо и налево, уходя в бесконечность, наглядно демонстрируя аксиому о параллельных, которые никогда не пересекутся — на земле. Я вскарабкался вслед за Пати на желтую трубу, сел, упираясь ногами в серую. Может быть, хоть здесь что-то шевельнется в душе… вот на этой трубе, оседлав ее верхом, зажав в зубах дымящийся чинарик сенки, сидел Таро. Арни стоял посредине, левую ногу на желтую трубу, правую — на серую, маленький, щуплый повелитель мира, бурно жестикулируя, разглагольствовал о чем-то по своему обыкновению.

Нет, не помню. Равнодушие. Тоска.

Здесь мы первый раз с Пати поцеловались. Нет, не помню. Вот она, Пати — и это ее я мог целовать? Чужая… милая, хорошая девочка, красивая… не моя.

Она сидела на трубе, свесив ноги, аккуратно сложив руки на коленях — как примерная ученица. Внимательно слушала. Я рассказал ей все. Все, по крайней мере, что смог, что счел уместным… Я закончил рассказ. Пати молчала, упорно глядя в землю.

— Ты осуждаешь меня? — спросил я, придвигаясь к ней ближе. — Я был неправ?

— Не знаю, — сказала Пати, словно очнувшись, — не знаю. Понять тебя можно. Ты спасал свою жизнь. Зайнеке — я тоже считаю его несправедливым человеком. Он, конечно, был неправ…

В голосе ее явственно слышалось «но».

— Но ты на моем месте так бы не поступила? — спросил я.

— Не знаю, — повторила Пати, — я думаю, что нет. Но я не имею права так говорить. Я никогда в твоем положении я не была. Тебя можно понять.

Мы немного помолчали.

— А ты изменился, — сказала Пати другим тоном, внимательно посмотрев на меня, — я тебя не сразу и узнала.

— Что, так уж сильно изменился?

— Ну… ты стал такой большой, сильный… такой был маленький, худой мальчик, а теперь… возмужал, — объяснила Пати, — и взгляд у тебя совсем другой.

— Тебе не нравится? — улыбнулся я. Пати пожала плечами.

— Нет, почему же…

— А ты не изменилась, — сказал я. На самом деле я просто ее забыл… может быть, и изменилась. У меня не очень хорошая зрительная память.

— С чего бы мне-то измениться?

— Ну а как у вас дела? — спросил я, — расскажи хоть…

Пати начала рассказывать, оживилась. Я тоже слушал с огромным удовольствием. Надо же, как много изменилось. Во-первых, половина наших мальчишек сейчас в армии, война же идет. Элт и Риан погибли. Лилла замуж вышла… ты его не знаешь, его к нам перевели из Туйской Общины. Несколько человек получили места в Магистерии. Надо же, и рыжий Ким получил… ну да, у него появился шанс, поскольку нас троих не стало. Сама Пати стала старшей по этажу — общественной работы теперь очень много, но ей нравится, она общается с людьми, кому-то помогает… активно участвует в проведении общих праздников и мероприятий. Она и раньше была общественницей (провести конкурс на лучшего знатока истории Лойга, организовать вылазку на природу, протолкнуть чью-нибудь идею по оформлению стенда, выслушать желающих поплакаться в жилетку…), и по тому, с каким оживлением, с какими раскрасневшимися щеками Пати заговорила об этом сейчас, я понял, что пожалуй, в этом она нашла свое призвание.