Генерал Деникин - Владимир Черкасов-Георгиевский

– Что же это, Антон Иванович! Я думал, что встречу в вас своего боевого товарища, что будем вместе работать и в Ставке, а вы смотрите на меня волком.

Деникин усмехнулся.

– Это не совсем так: мое дальнейшее пребывание во главе Ставки невозможно. Да, кроме того, известно, что на мою должность предназначен уже Лукомский.

Брусилов изобразил крайнее негодование:

– Что? Как же они смели назначить без моего ведома?!

В ожидании Лукомского деникинская работа с Брусиловым стала комедией. Как только Антон Иванович пытался придавить «демократичность», Верховный прерывал его доклад. Однажды воскликнул:

– Антон Иванович! Вы думаете, мне не противно махать красной тряпкой? Но что же делать? Россия больна, армия больна. Ее надо лечить. А другого лекарства я не знаю.

Видел Антон Иванович, что он постоянно связывается с Керенским, понимал, что решают, куда Деникина дальше девать. Наконец Брусилов вроде полушутливо прощупал почву:

– Они боятся, что если вас назначить на фронт, вы начнете разгонять комитеты.

Деникин улыбнулся.

– Нет, трогать комитеты не стану, но и не буду прибегать к их помощи.

Немедленно Брусилов телеграфировал об этом Керенскому. В конце мая 1917 года генерал Деникин был назначен главнокомандующим армиями Западного фронта. Как раз два месяца «испытательного срока», которые указал ему Алексеев при их начальном разговоре в Ставке, пробыл Антон Иванович вторым человеком в российской армии. Своей невесте он написал:

Ныне отпущаеши… хоть и не совсем. Временное правительство, отнесясь отрицательно к направлению Ставки, пожелало переменить состав ее. Ухожу я… и оба генерал-квартирмейстера. Как странно: я горжусь этим. Считаю, что хорошо. Мало гибкости! Гибкостью у них называется приспособляемость и ползанье на брюхе перед новыми кумирами. Много резкой правды приходилось им выслушивать от меня. Так будет и впредь. Всеми силами буду бороться против развала армии…

Ася, зная, что ее жених, снова попав на фронт, не очень будет пригибаться под пулями, решила с ним увидеться. Она приехала в Ставку, где, как позже вспоминала, «молодые офицеры умирали от любопытства», а Антона Ивановича – «до боли смущало положение жениха, которое ему казалось неуместным в его годы, при его сединах и солидном положении». В общем, и сам Деникин, вышагивавший в Могилеве со своей невестой, умирал от единственной этой его застенчивости.

* * *

Деникин был нужен военному министру Керенскому для наступления на Западе. И новый главком, привыкший наступать, когда «положение пиковое», прибыв на фронт, с воодушевлением взялся за его подготовку. Сразу нашла деникинская коса на солдатские булыжники.

В Минске, где был штаб Деникина, его городской Совет, комитет фронта и одной из армий заголосовали против наступления как «измены революции». Деникин смотрел на них будто на пустое место, и тс озлобились. И все же генерал поехал по передовой, призывая исполнить долг перед родиной. Там он убедился в моральном разложении войск.

Чтобы поднять их дух, прибыл Брусилов. Но и Верховный главком солдат уже не устраивал, подавай им Керенского: пусть лично прикажет наступать. Приехал Керенский, подуставший уже трепать языком по такому же поводу на Юго-Западном фронте. Но набрал воздуху в грудь и несколько дней агитировал на передовой, а уезжая, сказал:

Ни в какой успех наступления не верю.

Юго-Западный фронт начал наступление 16 июня. Здесь, как всегда, отличился фениксом возникший из былых боев, геройского побега из плена генерал Корнилов, командовавший 8-й армией. Временное правительство в марте 1917 года назначило его командующим войсками Петроградского военного округа, где он более или менее навел порядок. Но в конце апреля Корнилов запросился на фронт. Ему и дали 8-ю армию, в какой уже прославились Брусилов, Каледин, Деникин. Тут Корнилов 19 мая издал приказ: «Сформировать 1-й ударный отряд 8-й армии». Его возглавил капитан разведки штаба армии М. О. Неженцев.

Этот отряд станет первой добровольческой частью Белой армии в виде Корниловского ударного полка. 26 июня 1917 года в начавшемся наступлении ударники Неженцева блестяще окрестятся, прорвав австрийские позиции под деревней Ямщицы. Благодаря этому будет взят город Калуш.

Деникин видел, что с войсками, на глазах превратившимися в шайки, мало шансов разбить немцев, «братавшихся» с русскими солдатами то ли как с чудаками, то ли как с пьяными. Когда начал соседний Юго-Западный фронт, Деникин, понимая, каково ему придется, выдумал фокус наперекор всей военной психологии. 18 июня он в газетах опубликовал приказ своему фронту предельно напрячь силы для наступления. Якобы попирая секретность, Деникин хотел приковать внимание немцев к своей передовой. Если бы все зависело от некоторых генералов, оставшихся воинами…

Лишь 7 июля, митингуя и споря, поднялся Западный фронт Деникина. Восьмого – Северный, девятого – Румынский… Не удалось четких немцев провести, за три недели, пока «созревали» другие фронты, противник сосредоточил свой удар по Юго-Западу, сделав тарнопольский прорыв. С 7 июля главкомом Юго-Западного фронта назначили Корнилова, он изо всех сил его удерживал. Но хотел здесь драться едва ли не только его ударный отряд.

О распаде вопили оттуда в телеграмме правительству, например, комиссары 11-й армии:

«Немецкое наступление на фронте… разрастается в неимоверное бедствие, угрожающее, быть может, гибелью революционной России… Большинство частей находится в состоянии все возрастающего разложения. О власти и повиновении нет уже и речи, уговоры и убеждения потеряли силу… На протяжении сотни верст в тыл тянутся вереницы беглецов с ружьями и без них, здоровых, бодрых, чувствующих себя совершенно безнаказанными. Иногда так отходят целые части… Положение требует самых крайних мер… Сегодня главнокомандующий с согласия комиссаров и комитетов отдал приказ о стрельбе по бегущим. Пусть вся страна узнает правду… содрогнется и найдет в себе решимость беспощадно обрушиться на всех, кто малодушием губит и предает Россию и революцию».

Подобную обстановку на фронте у себя Деникин подытожил: «Я возвращался… в Минске отчаянием в душе и еявным сознанием полнейшего крушения последней тлевшей еще надежды на… чудо».

В середине июля после ухода князя Львова Керенский стал министром-председателем Временного правительства, оставшись и военным министром. Новый глава власти в России созвал 16 июля совещание главнокомандующих и министров в Ставке, чтобы определиться в дальнейшей военной политике.

Легендой этого совещания явился генерал Деникин, который первым взял слово:

– Как я говорил при самодержавии царей, так буду говорить и при самодержцах революции… – он посмотрел на Керенского. – Я собрал командующих армиями и задал им вопрос: могут ли их армии противостоять серьезному наступлению немцев? Получил ответ: нет! Общий голос: нет пехоты. Я скажу более: у нас нет армии!.. Институт комиссаров в армии недопустим, войсковые же комитеты, обнаружившие страшное стремление к власти, только дискредитируют власть начальников…