В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945 - Готтлоб Бидерман

На станции Ангальтер я заметил офицеров и полевых жандармов, останавливавших всех людей в форме и тщательно проверяющих документы. Несколько солдат было отобрано в разные группы, где они стояли под охраной, а другие стояли строем, ожидая дальнейших приказаний. Благодаря наградам меня пропустил военный патруль; однако ко мне скоро подошел старший офицер СС в сопровождении нескольких жандармов и вежливо, но твердо приказал мне явиться в городскую комендатуру возле Потсдамерплац. Я отыскал комендатуру посреди руин центрального Берлина, где почерневшие, обваливавшиеся стены зловеще тускнели на фоне ночного неба. В различных местах возле штаба стояли толпы солдат, построенных рядами; пока воздух был насыщен ревом сирен воздушной тревоги, видны были появлявшиеся и уходившие офицеры. Посреди этой суматохи какой-то офицер сообщил мне, что русские всего лишь в 70 километрах от Берлина и уже достигли Франкфурта-на-Одере и что мне будет поручено командовать отрядом, отправляемым на фронт. Мне вернули мои документы и приказали явиться в центр ПВО возле Берлинской радиобашни, откуда автобус доставит до места назначения.

Уходя из импровизированного штаба, я обратил внимание на присутствие большого военного автобуса, на котором мне было приказано ехать в центр ПВО. Примерно в 50 метрах позади ожидавшей машины я заметил неясный синий свет и с трудом различил слово «S-bahn». Быстро и не поворачивая головы, я прошел мимо автобуса, устремился к трамвайной остановке и исчез на лестнице, ведущей в метро. С колотящимся сердцем я скоро сел на машину, шедшую в берлинский пригород Целендорф-Вест, где жила моя кузина Гертруда Брозамль. Целендорф понес очень незначительные потери от бесконечных бомбежек, я провел ночь, обсуждая события со своей кузиной. В соседнем доме жил актер Тео Линген.

На следующий день Гертруда проводила меня на Штеттинский вокзал, откуда мне предстояло продолжить свой путь назад в Курляндию. На этом вокзале, как я это уже видел на вокзале Ангальтер, патрули методично проверяли документы у военных. Стремясь избежать контакта с собаками и патрулями СС, мы с Гертрудой шли рука в руке, изображая из себя романтическую парочку, глубоко занятую эмоциональным разговором, типичным при прощании, и избегали зрительного контакта с окружавшими нас людьми. Как ни странно, уловка сработала, потому что у нас не возникло проблем с властями.

Прошло несколько минут, и мы увидели, как появился генерал в сопровождении фельдфебеля, и я инстинктивно стал держаться поближе к нему, надеясь, что его присутствие сможет оберечь меня от групп военной полиции, которые, похоже, больше обращали внимание на одиноких персон в военной форме. Я приблизился к генералу, поприветствовал его и представился. Затем объяснил, что пытаюсь вернуться в свою часть в Курляндии, и спросил, разрешит ли он мне оставаться рядом с ним короткое время.

– Конечно, сынок! – воскликнул он. – Понимаю, как, должно быть, для тебя важно вернуться к своим товарищам.

Тогда я попрощался с Гертрудой, и она быстро покинула это гнетущее место. При такой безупречной позиции рядом с генералом меня уже не задерживали полицейские патрули, а когда поезд тронулся, генерал пригласил меня остаться у него в купе. Он был любезен со мной и сообщил, что его зовут Мюллер и что он направляется в Данциг на место коменданта города. Нас сопровождал фельдфебель, его адъютант, прибывший вместе с ним. На следующее утро я приехал в Штеттин без каких-либо задержек. Годы спустя мне рассказали, что после взятия Данцига Советами генерал Мюллер был повешен в этом городе.

Приехав в Штеттин, я устроился в отеле «Данцигер-Хоф», находившемся в ведении флота. Несколько дней я наслаждался жизнью так, как мне редко приходилось в армии, что меня убедило в правильности расхожего мнения, что наши флотские проявляют максимум заботы о своем личном составе. Пищи было полным-полно, и она была очень вкусной, а по вечерам нас развлекала какая-то театральная труппа, состоявшая главным образом из привлекательных молодых женщин из Вены. Несмотря на внешнюю роскошь в этих местах, мы, к несчастью, хорошо знали о надвигающихся русских, которые стояли сейчас на небольшом расстоянии от гавани. Город был забит беженцами, бежавшими под натиском Красной армии. Повсюду можно было видеть многочисленные сборные части, составленные из смеси людей, призванных из зенитных частей и трудовых бригад или выписанных из военных госпиталей.

Каждое утро я приходил в администрацию Штеттинского порта, и через четыре дня был сформирован конвой на Курляндию с заходом в Данциг. В свое последнее утро по дороге в порт я обратил внимание на пожилого человека, одетого в уже вышедшую из моды форму CA, который, вероятно, был мобилизован в фольксштурм. Согнувшись под тяжестью висевшей за спиной винтовки еще времен Первой мировой войны, он тащил на плече единственный фаустпатрон, которым он намеревался воевать с Советской армией. Нашим силам пришел конец.

Различные рыболовные суда, эсминец, торпедные катера, тральщики и две подводные лодки составляли эскорт, все еще стоявший на якоре в Данциге. Там мы стали свидетелями того, как боевые корабли оказывали огневую поддержку частям, воевавшим на подступах к гавани. Когда мы вышли из акватории порта, потребовались тральщики для траления фарватера по нашему курсу, поскольку были сообщения, что британцы этой ночью заминировали подходы; в полдень мы были в открытом море на траверзе Мемеля.

Много раз на конвой совершали налеты эскадрильи советских штурмовиков. Бомба попала в рулевое отделение нашего транспорта, бывшего прежде грузовым судном, а сейчас оказавшегося самым медленным транспортом в конвое. Один из транспортов получил прямое попадание в кормовую часть по правому борту, и в течение 15 минут судно исчезло под хмурыми волнами. Из солдат, поднявшихся на борт этого корабля, только половина была выловлена из воды и спасена.

За время моего отсутствия между 24 января и 3 февраля произошла вторая битва за Курляндию. Моя дивизия не принимала активного участия в этом сражении, так как советский удар был нанесен в районах Прекульн и Шрунден. Солдаты 132-й пехотной дивизии продолжали томиться на своих позициях к югу от Либавы. Во время моей последней за войну поездки домой наш сектор фронта оставался относительно спокойным.

С наступлением февраля погода стала мягче и запахло весной, синеве небес и солнечному свету сопутствовал лишь легкий морозец в утренние часы. Промокшая насквозь земля на наших позициях и улицы стали подсыхать, а дороги вновь стали проезжими на короткий период. Идиллическая погода, однако, скоро завершилась теплыми ветрами с юга и с запада, которые принесли с собой мрачное облачное небо и нескончаемые грозы. Солдаты из фермерских семей предсказывали «стабильные морозы», как утверждалось в «Столетнем календаре» на февраль и март 1945 г., но даже специалисты ошибаются, и в этом году природа не проявила желания следовать прогнозам календаря.

Закаленные в боях солдаты Курляндии, особенно те, кто пережил зимы еще дальше на востоке, где климат был куда суровей, чем у Балтики, сохраняли хорошее здоровье. Заболеваний было зарегистрировано немного, а получившие легкие ранения возвращались как можно скорее к своим частям в старые подземные жилища. Немногие оставшиеся на фронте «старички» прикалывали к мундиру под знаком участия в рукопашном бою серебряные или золотые значки ранений, свидетельствующие о пяти и более ранениях, полученных в ходе нашей одиссеи.