Джинсы мертвых торчков - Ирвин Уэлш

Поц играет «морского котика», который сбегает из иракской тюрьмы и натыкается на поселок в пустыне, где враг держит в заложниках бригаду гуманитарных работников. Чак проникает в лагерь и выясняет, что там хранится неуловимое оружие массового уничтожения. Он влюбляется в гуманитарную работницу, которую играет Шармейн Гэррити. Дальше идет мощный экшн, когда актер повисает на крыле самолета: это доказывает, что Чак не боится высоты. Но в реальной жизни наверняка понадобились зеленые экраны, страховочные ремни и каскадеры. Джим начинает кемарить сразу после самых известных слов Чака, когда тот врастяжку говорит иракскому генералу:

– Можете передать своему боссу, мистеру Саддаму Хусейну, что американец не любит, когда в его индейке хрустит песок, и что он вроде как задался целью вернуть этих добрых людей ко Дню благодарения домой!

В аэропорту они забирают универсал с длительной парковки, Джим садится за руль и проезжает двухчасовой отрезок до Санта-Барбары. Забрав дочерей и французского бульдога Созе у матери Мелани, они с радостью продолжают путь. На этом участке ведет Мелани, а Джим сидит на переднем пассажирском сиденье. Грейс очень рада, что они вернулись, младшенькая Ева тоже, но смотрит на Джима с укоризной:

– Мне не нравится, когда ты уезжаешь, папа. Это меня злит.

Джим Фрэнсис оглядывается на дочку:

– Эй, Ева-Соплева! Когда тебя что-то злит, знаешь, что надо делать?

Ева качает головой.

– Надо очень глубоко вдохнуть и сосчитать до десяти. Можешь так?

Девочка кивает, закрывает глаза и энергично втягивает воздух в легкие. Мелани и Джим обмениваются улыбками, а универсал съезжает с хайвея 101.

Ночью, когда они укладывают детей в кровать и незаметно подкрадывается усталость, Мелани, сидя с мужем на диване, сжимает его руку и признается:

– Я так тобой горжусь. Ты очень далеко продвинулся. Дело даже не в деньгах, хотя они открывают для нас все двери. Теперь мы и впрямь можем поехать куда угодно.

– Мне нравится здесь, – подчеркивает Джим. – Санта-Барбара – классный город. Дети его обожают. Они обожают встречаться с твоей родней. Грейс хорошо учится в школе, Ева тоже скоро пойдет. Не переживай насчет Гарри, он образумится. И у нас есть запись.

Гарри был спецом по наблюдению. Узнав, что семья Фрэнсис вернулась, он встревожился и обрадовался. Вернуться к дому он не решился, но ждал у школы старшей девочки, когда ее наконец заберет не бабушка, а Мелани. Гарри поехал обратно, покружил по району и обнаружил, что Джим тоже здесь. Гарри рискнул заглянуть в зеркало заднего вида, проезжая мимо, и увидел, что Джим, застывший как камень, присматривает за щенком, гадящим на лужайке перед домом. Свернув на съезд, извивавшийся над жилым кварталом, где располагался дом Фрэнсисов, Гарри затормозил. Перескочив через заграждение на лесистую обочину, отлого спускавшуюся ко двору за домом объекта, проживающего в этом тупике, он сбежал по склону, закинув за спину кожаную сумку с автоматической винтовкой. Сверху доносился грохот транспорта на фривее. Зайдя за дубок и спрятавшись в густой листве, Гарри нашел идеальное место.

Достав и собрав винтовку, Гарри присоединил оптический прицел. Сердце бешено заколотилось, когда, к своему изумлению, он увидел, что объект его наблюдения сейчас во дворе за домом! Гарри прицелился в Джима Фрэнсиса – тот наклонился и взял на руки одну из девочек, младшую, командиршу. С удивлением и холодной брезгливостью Гарри обнаружил, что перевел прицел с Фрэнсиса вниз, на щекастую головку маленькой дочки. Вот какой выстрел сильнее всего ранил бы Фрэнсиса и ее, Мелани. От сильного желания просто нажать закружилась голова, и винтовка задрожала в руках, когда сосредоточенным усилием воли Гарри снял палец со спускового крючка.

«Нет-нет-нет…»

Только не дети. И не Фрэнсис – по крайней мере, до тех пор, пока Мелани не осознает, что он за человек. Пока он сам не признается ей, что замочил тех мужчин на пляже. Убить легко. Но это жалкий компромисс. Настоящая месть, абсолютная справедливость и полное искупление – вот краеугольные камни благодати, и Гарри должен к ним стремиться.

Ребенок вбежал в дом, и Гарри снова сосредоточился на Фрэнсисе. Его жертва смотрела вдаль. Гарри навел на нее орудие смерти, но даже на таком расстоянии в этом уебке все равно ощущалось такое, от чего Гарри бросало в дрожь. Призрачная петля сжала ему горло, а сердцебиение реально участилось.

«Может, просто выстрелить…»

Солнце висело почти над самой головой. Скоро линза прицела сверкнет сквозь кусты, и Фрэнсис засечет ее своим мощным косящим радаром. Гарри опустил оружие, сунул в сумку и перебросил ее через плечо. Взобравшись по склону, он перелез заграждение и спустился обратно на съезд. Сел в машину и выехал на фривей.

Поведение антагониста убедило Гарри, что теперь остался только один выход. Если он нанесет удар, тот будет решающим и Джима Фрэнсиса не станет. Но одного этого мало. Она узнает – да, Мелани должна все-таки узнать, за кого она вышла и какой неприглядной жалкой ложью была ее жизнь.

Поезд вкатывается на вокзал Солсбери. Выхожу, прощаясь с двумя солдафонами, с которыми базарил всю короткую поездку с Бристоля. Мы травили байки, и я рассказал им за своего брата, чё подвзорвался в Северной Ирландии тридцать лет тому. Тут же жалею за эту откровенность: она их чутка пригружает. Чем старше становишься, тем трудней бороться со своей социальной неадекватностью, с растущей склонностью к нарциссическим всплескам эмоций. Они были классные парнишки, а то, чё они в солдатской форме, лишний раз доказывает, чё национальное государство – образование недоброе, если ты не богатей.

Я нервничаю, потому как не получил ответа, отэсэмэсив Виктории, чё уже еду в Солсбери и каким поездом. Я сказал, чё увижусь с ней позже в крематории. Думаю, чё Уиллоу, может, неправильно все поняла и Виктория меньше всего хотела бы видеть на похоронах сестры чела, заразившего ее Брюсом Уиллисом[70]. Но, к моему удивлению, она ждет миня на перроне. Щас она кажется меньше, старше и какой-то зашуганной. Обстоятельства лишили ее задора. Выгоревшая на калифорнийском солнце блондинка уже переходит в по-местному тусклую брюнетку. Походу, она удивляется и успокаивается, када я обнимаю и прижимаю ее к сибе. Либо вот так, либо дотронуться до ее руки и сказать чё-то совсем отмороженное.

– Ох, Вик, мне так жаль, – выдыхаю ей в ухо, и ее напряженное тело расслабляется в моих объятьях, подтверждая, чё ход правильный.

А я-то репетировал заезженную хуйню типа «крепись» там! Это так неуместно, када слезы текут у нее по щекам, а всю необходимую информацию сообщают прерывистые рыдания. Это все равно как обымать отбойный молоток, которым рабочие дороги долбят. Но я могу тока ждать, пока всхлипы не поутихнут, а потом шепчу ей на ухо за то, чёбы взять чайкý.