Знак Десяти - Хосе Карлос Сомоса

первый поворот, свет от входа перестал мне помогать. И вот еще о чем я не могла знать заранее: с обратной стороны панели были выкрашены черным и не только не пропускали свет, но и создавали собственную тьму.

И все-таки темнота не была абсолютной. Отблески ламп у меня за спиной исчезли, зато набирал силу новый источник света – за ближайшим углом. Этот источник не мог находиться возле входа. И я снова услышала скрип. А потом еще.

– Кто здесь? – сказала я.

Из-за угла что-то высунулось. Что-то круглое. Нет.

Шляпа.

Цилиндр. Огромный. Нечеловеческих размеров.

Он выдвигался из-за угла под наклоном, как будто его владелец потихоньку за мной подсматривал. Возможно, чтобы приветствовать меня в Стране чудес. Добро пожаловать, Энни. За чайным столом уже сидят Арбунтот и Мэри Брэддок, он с петлей на шее, она с выпученными глазами, оба они широко улыбаются и чокаются полными чашками. Давайте ЗАЩЕКОЧЕМ друг друга и будем смеяться как СУМАСШЕДШИЕ! Энни, иди к нам!

Когда из-за угла появилось лицо и я наконец его разглядела, сердце мое, которое уже было готово выскочить из груди, остановилось где-то на полпути.

– Святые небеса, это вы! – воскликнул Квикеринг, держащий в руках безобразную голову Шляпника. – Я вас напугал? Ох, простите, простите! Боже мой, да вы совсем бледная! Позвольте, я помогу.

Квикеринг предложил мне свою руку и проводил обратно ко входу в лабиринт, где меня привела в чувство очень своевременная чашка чаю – из тех, что я сама и принесла.

– Почему вы мне не отвечали? – спросила я.

– Простите меня, мисс Мак-Кари. Признаюсь, я и сам сильно волновался.

– Что с вами случилось?

– Это сложно объяснить.

Видно было, что Квикеринг раздумывает, насколько мне можно доверять. А я, несмотря на пережитый страх, посчитала нашу встречу в определенном смысле удачной, поскольку Альфред Квикеринг тоже являлся одним из кандидатов в Шляпники, с которыми я собиралась переговорить один на один. Все совпало как нельзя лучше. Что бы там у Квикеринга ни случилось, от этого наша внезапная беседа делалась еще интересней.

Я уже отмечала на этих страницах, что Квикеринг – человек грубый и неотесанный. Смуглая кожа, густые изогнутые брови, такие же черные, как и бородка, тоже никак не смягчали его облик. Понятное дело, его грубость была совсем иного рода, нежели грубость бандита, поджидающего тебя с ножом в проулке, или грубость портового грузчика. Квикеринг был по-своему элегантен – мрачный и с недобрым взглядом, но все же он умел смягчать резкость манер и изъясняться вежливо – вот как сейчас. Я подумала, что такой мужчина вполне способен очаровать даму, которая ему понравится, – актрису или зрителя, прекрасную или обыкновенную. И несомненно, так все и было. Жизнь ментальных драматургов не отличается благопристойностью.

Я ждала, что Квикеринг заговорит, но он налил две чашки чаю и ничего не сказал. Тогда я решила разговорить его с помощью блестящей приманки.

– Доктор Квикеринг, я тоже сильно волнуюсь, мы все здесь переволновались. – Я тут же поняла, что выбрала неудачное начало: последнее, на что пойдет Квикеринг, – это покажет, что взволнован не меньше какой-то медсестры, даже если это и правда.

И все-таки, передавая мне чашку, Квикеринг снова заговорил:

– Простите, что напугал вас. Внутри лабиринта я в одиночестве размышлял об этой диковинной фигуре из снов преподобного и ее сходстве с персонажем, Безумным Шляпником. Я взял голову этого Шляпника… и тут послышался какой-то шум… Думаю, я волновался так же, как и вы, когда услышали меня. – Квикеринг улыбнулся.

– Я вас понимаю.

Квикеринг изучающе смотрел на меня. Его сомнения были вполне объяснимы, ведь он меня совсем не знал, даже если сэр Оуэн и успел ему всякого наговорить, – сэр Оуэн определенно не говорил ничего хорошего. Но было и кое-что еще, я поняла это во время нашего разговора: если этот человек – посланец Десяти, он замечательный притворщик, ведь даже слово «разволновался» не совсем верно отражало его состояние. Это было такое необыкновенное «волнение», которое мужчины готовы обозначать как угодно, лишь бы не произнести вслух истинное название.

Скажем начистоту: в его глазах был страх.

– Мисс Мак-Кари… мне кажется, вы человек надежный. Я хочу попросить, чтобы все, что я собираюсь рассказать, осталось между нами.

Я уже начинала чувствовать себя выгребной ямой, в которую обитатели Кларендон-Хауса с удовольствием сливают все свои грязные тайны, но, конечно же, согласилась на его условие. Он что, тоже будет трогать меня за руку?

– Доктор, вот вам мое слово.

Холодные голубые глаза еще раз сверкнули, а потом он перевел взгляд на чашку с чаем.

– Вы хорошо знакомы с преподобным Доджсоном? – спросил психиатр.

– Нет. Я познакомилась с ним неделю назад. Почему вы спрашиваете?

– Его сны. Они мне не нравятся.

– Сны его преподобия вообще никому не нравятся, доктор.

Квикеринг поднял руку. На пальце блеснул перстень.

– Нет-нет. Я, вероятно, не так выразился. Вот что я вам скажу: я психиатр, и моя специальность – ментальная драматургия. Вам известно, что это значит?

– Вы пишете сценарии к представлениям ментального театра. Образы, декорации, сюжет и диалоги персонажей – в них вы вставляете фразы, которые могут вызвать в пациенте особенный отклик. В целом вы следуете указаниям режиссера-психиатра, но детали добавляете от себя.

– Гениально! – Квикеринг улыбнулся. Когда его улыбка не выражала насмешки, она превращала его в настоящего красавца. – Вы знаете мою работу назубок.

– В Эшертоне я была знакома с мистером Питером Харвиллом, постоянным драматургом сэра Оуэна.

– Ах да, Питер, понятно-понятно. – Конкуренция была Квикерингу не по душе, он разом прикрыл ювелирную витрину своих зубов. – Я вот почему завел речь о своей работе: тут важно понимать, что я врач и психиатр, а не писатель, как, например, его преподобие. И тем не менее наша работа, работа ментальных драматургов, выводит нас на границу искусства и науки, куда никогда не ступают другие психиатры, даже сэр Оуэн. Я понятно объясняю?

– Замечательно, доктор.

– Вот почему наши, скажем так, измышления не лишены крупицы фантазии. Чтобы сочинять такого рода пьесы, нам порою приходится ставить себя на место человека с больным рассудком… Я к такому привык. И вот теперь я перехожу к самой сути. – Голубые глаза снова смотрели прямо на меня, в них отблескивал огонек лампы, все остальное было в тени. – Его преподобие не кажется мне больным, мисс Мак-Кари. И сны у него весьма странные. Сон об этом тайном сообществе, которое, как позже выясняется, существует на самом деле… И эти пророческие кошмары – то угрожающие, то описывающие самые тривиальные вещи… Не знаю, я