Череп под кожей - Филлис Дороти Джеймс

Однако Эмброуз принял это замечание без обид и непринужденно произнес:

– Вероятно, вы правы. Сомневаюсь, что они поверят кому-то из нас. В конце концов, это будут только наши слова о том, что сказал Мунтер. И это очень удобно для нас, не так ли? Мертвый подозреваемый, который уже ничего не сможет опровергнуть. Во всем виноват дворецкий. Даже в художественном романе, мне кажется, такая разгадка едва ли удовлетворила бы читателя.

Сэр Джордж поднял голову.

– Мне кажется, это полицейские катера.

Для стареющего человека, подумала Корделия, у него удивительно острый слух. Она ничего не слышала. Но потом скорее почувствовала, чем услышала дрожь моторов. Они переглянулись. Впервые Корделия увидела в их глазах то, что они, должно быть, прочитали и в ее взгляде, – страх.

– Я встречу их на пристани, – заявил Эмброуз. – А вам двоим лучше вернуться к телу.

Сэр Джордж и Корделия остались одни. Если что-то и следовало сказать, то нужно было сказать это сейчас, до того как полиция начнет допрос. Слова давались с трудом, но когда она выдавила их из себя, они прозвучали резко, как будто она обвиняла его.

– Вы узнали утопленника, ведь так? Вы подумали, что он мог быть сыном Блайта?

Он ответил, совершенно не удивившись:

– Это меня действительно поразило. Такая мысль раньше мне не приходила в голову.

– Просто раньше вы не видели Мунтера в таком ракурсе, со вздернутым подбородком, мертвого да еще распухшего от воды. Именно таким вы в последний раз видели его отца.

– Что навело вас на эту мысль?

– Выражение вашего лица, когда вы смотрели на него. Памятник жертвам войны, который он украшает в каждый День перемирия. Слова, которые он выкрикнул, обращаясь к вам: «Убийца, убийца!» Он говорил о своем отце, а не о Клариссе. И я слышала, как он бормотал что-то по-немецки в разговоре с Саймоном. Да и его имя… Разве Эмброуз не говорил, что его звали Карл? И его рост. Его отец умер медленно, потому что был очень высоким. Но красноречивее всего звучит его фамилия. Мунтер означает «веселый» по-немецки, и это созвучно с фамилией его отца – Блайт. Это одно из немногих немецких слов, которые я знаю.

Она увидела на его лице уже знакомое выражение мучительного напряжения, но он сказал только:

– Возможно, возможно…

Она поинтересовалась:

– Вы собираетесь рассказать об этом Грогану?

– Нет. Его это не касается. И не имеет отношения к делу.

– Даже если вас арестуют за убийство?

– Не арестуют. Я не убивал жену. – Он вдруг стал говорить, словно его кто-то подгонял. – Я не считаю, что позволил им убить его намеренно. Хотя, быть может, это и так. Сложно понять мотивы других людей. Раньше я думал, что все так просто…

Корделия сказала:

– Вы не обязаны ничего объяснять. Это не мое дело. Тогда вы были всего лишь молодым офицером. Вы не отдавали приказы.

– Нет, но я дежурил в тот вечер. Я должен был заметить, что что-то происходит, должен был остановить их. Но я ненавидел Блайта так сильно, что даже не мог заставить себя приблизиться к нему. Есть вещи, которые никогда не сможешь забыть или простить, – жестокость, которую проявили к тебе в детстве, когда ты был беззащитен. Я закрывал глаза на все, что касалось его, и в мыслях абстрагировался тоже. Быть может, я делал это намеренно. Можете назвать это нарушением служебного долга.

– Но никто ничего не заподозрил. Военного суда не было, правда? Вас никто не обвинил.

– Я сам себя виню.

В воздухе повисло молчание, потом он сказал:

– Никогда не знал, что он был женат. На допросе он ни разу не упомянул о жене. Ходили разговоры о девушке в Спимуте, но она ни разу не появилась. И не было сказано ни слова о ребенке.

– Возможно, Мунтер тогда еще не родился. Он мог появиться и вне брака. Не думаю, что мы когда-то это узнаем. Но его мать, должно быть, сильно переживала из-за случившегося. Вероятно, он вырос с мыслью о том, что это армия убила его отца. Интересно, почему он устроился работать на острове – из любопытства, сыновнего долга, жажды мести? Но он точно не рассчитывал на то, что вы здесь появитесь.

– Он мог на это надеяться. Он поступил на работу летом тысяча девятьсот семьдесят восьмого года. Я женился на Клариссе в том же году, а она знала Эмброуза Горринджа почти всю свою жизнь. Есть вероятность, что Мунтер следил за мной. Я ведь не самая незаметная личность.

– Полиция уже совершила ошибки, – сказала Корделия. – Если они вас арестуют, я буду считать себя вправе все им рассказать. Мне придется им рассказать.

– Нет, Корделия, – тихо ответил он. – Это моя забота, мое прошлое, моя жизнь.

– Неужели вы не понимаете, как это будет выглядеть в глазах полиции? – вскричала Корделия. – Если они поверят моим словам о шкатулке, то поймут, что Мунтер находился в галерее, в нескольких футах от комнаты вашей жены, когда она умерла. Если даже не он убил ее, то он мог видеть человека, который это сделал. Учитывая, что он обозвал убийцей вас, это приговор, если вы не расскажете им, кто такой был Мунтер.

Он стоял не отвечая, напряженный как часовой, глядя в одну точку.

– Если они арестуют невиновного, это будет двойная несправедливость. Это означает, что виновному все сойдет с рук. Вы этого хотите?

– Разве это можно назвать ошибкой? Если бы она не вышла за меня замуж, то сегодня была бы жива.

– Вы не можете этого знать наверняка!

– Я это чувствую. Кто говорил «Мы задолжали Богу смерть»?

– Не помню. Кто-то из героев пьесы Шекспира «Генрих IV». Но какое отношение это имеет к нашему разговору?

– Наверное, никакое. Просто пришло на ум.

Она ничего не могла от него добиться. За этой на первый взгляд прямой и немногословной личностью скрывался тайный агент. Мыслил он гораздо сложнее и оказался суровее, чем она подозревала. К тому же он не был дураком, этот обманчиво простой солдат. Он прекрасно знал, какая опасность ему грозит. А это могло означать, что у него были свои собственные подозрения, что он хотел кого-то защитить. И она сомневалась, что это был Эмброуз или Айво.

– Не понимаю, чего вы хотите от меня. Должна ли я продолжать расследование? – беспомощно произнесла она.

– Какой в этом смысл? Теперь уже ничто не сможет ее напугать. Лучше оставить это профессионалам. – Он смущенно добавил: – Я, разумеется, оплачу все время, что вы потратили. И я вам очень благодарен.

Благодарен за что? Корделия задумалась. Сэр Джордж повернулся и посмотрел на тело Мунтера.

– Прекрасный обычай – каждый год украшать венком памятник павшим во время войны. Полагаете, Горриндж сохранит эту традицию? – спросил он.

– Думаю, что нет.

– А я думаю, что он должен. Я поговорю с ним. За этим мог бы следить Олдфилд.