Череп под кожей - Филлис Дороти Джеймс

– Мисс Толгарт, вы не догадываетесь, кто мог перехватить инициативу?

Однако взгляд Толли был неумолим. Она рассказала все, что собиралась.

– Нет, я переживаю лишь за собственные грехи. А остальные пусть отвечают за свои.

– Я никому не сообщу о том, чем вы со мной поделились, – заверила ее Корделия.

– Если бы я думала, что вы на это способны, я бы вам не рассказала. – Она помолчала, потом спросила тем же тоном: – Что будет с мальчиком?

– С Саймоном? Он сказал, что сэр Джордж оплатит последний год учебы в Мелхерсте, а потом он попытается поступить в один из музыкальных колледжей.

– Теперь, когда ее нет, у него все будет в порядке, – сказала Толли. – Она не очень ладила с молодежью. А сейчас, если позволите, мисс, я хотела бы помочь подруге собрать вещи.

Теперь, когда все было сказано, Корделия оставила женщин вдвоем и отправилась в спальню готовиться к поездке. Поскольку она собиралась всего лишь найти газетную статью, ее набор детектива едва ли мог пригодиться, однако она бросила в сумку увеличительное стекло, фонарь и блокнот и натянула на рубашку шерстяной пуловер. Возможно, на обратном пути в катере будет холодно. Наконец она дважды обернула вокруг талии кожаный пояс и крепко затянула его. Как всегда, пояс служил талисманом, воплощавшим ее решительность. Пересекая террасу с западной стороны замка, она увидела, что миссис Мунтер и Толли уже бредут к катеру, причем обе несли по чемодану в каждой руке. Должно быть, Олдфилд только что приехал. Он продолжал выгружать на пристань ящики с вином и бакалею, и, как ни удивительно, в этом ему помогал Саймон. Корделия подумала: юноша, возможно обрадовался, что нашел себе занятие.

Вдруг в окнах гостиной Корделия увидела Роуму. Та пробежала по террасе мимо нее, подошла к Олдфилду и что-то ему сказала. Холщовая сумка с почтой лежала наверху его тележки, он раскрыл ее и вытащил стопку писем. Приближаясь к ним, Корделия почти чувствовала нетерпение Роумы. Казалось, она готова выхватить письма из узловатых пальцев Олдфилда. Наконец он нашел письмо и протянул его ей. Роума почти бегом пустилась назад, потом пошла медленнее и, не заметив приближения Корделии, разорвала конверт и принялась читать письмо. Мгновение она стояла без движения, потом всхлипнула так тонко, что это было похоже на стон, и, спотыкаясь, побрела к террасе. Протиснувшись мимо Корделии, она исчезла за дальней лестницей, ведущей к пляжу.

Корделия на мгновение остановилась, не решаясь последовать за ней. Потом попросила Олдфилда подождать ее, предупредив, что сильно не задержится, и побежала за Роумой. Содержание письма страшно ее расстроило. Возможно, ей нужна была помощь. Но даже если и нет, Корделия не могла просто сесть на корабль и уехать, как будто ничего не видела. Она пыталась заглушить тоненький негодующий голос, подсказывающий ей, что более неудобного времени для утешений и придумать нельзя. Неужели ей никогда не удастся уехать с острова? Почему она вечно должна изображать универсального социального работника? Однако проигнорировать то, что увидела, Корделия не могла.

Роума, пошатываясь, брела вдоль берега, вытянув перед собой руки, как будто задыхалась. Корделии показалось, что она слышит, как та кричит от боли. Но, вероятно, это были лишь крики чаек. Она почти догнала беглянку, когда Роума споткнулась, упала, растянувшись на гальке, и осталась лежать, сотрясаясь от рыданий. Корделия подошла к ней. Увидеть гордую и сдержанную Роуму в таком состоянии было не менее неожиданно, чем получить удар в живот. Корделия ощутила, как на нее нахлынул такой же бессильный страх, ощутила такую же беспомощность. Все, что она могла сделать, это опуститься на колени рядом с Роумой и обнять ее за плечи, надеясь, что прикосновение другого человека хотя бы как-то успокоит ее. Вдруг она поймала себя на том, что ласково приговаривает, словно пытается утешить ребенка или животное. Через пару минут Роума перестала дрожать и лежала так тихо, что на мгновение Корделия испугалась, что она умерла. Однако она неуклюже поднялась, сбросила руку Корделии, нетвердо ступая, подошла к самой воде и принялась умываться. Потом она еще минуту простояла, напряженно вглядываясь в море, прежде чем повернулась к Корделии.

Выглядела она ужасно: лицо распухло, как у утопленника, глаза напоминали две щели, а нос – бесформенную картофелину. Когда она заговорила, голос ее зазвучал резко и как будто исходил прямо из гортани, выдавливая из опухших связок.

– Простите. Это выглядело отвратительно. Я рада, что это видели только вы, если эти слова вам приятны.

– Жаль, что я не могу помочь.

– Не можете. Никто не может. Как вы, вероятно, догадались, это самая обычная маленькая трагедия. Меня бросили. Он написал в пятницу вечером. Мы виделись в четверг. Должно быть, он уже знал, что собирается сделать. – Она вытащила письмо из кармана и протянула его Корделии: – Давайте же! Прочтите! Интересно, сколько бумаги он перепортил, прежде чем создать этот изысканный, отдающий самодовольством шедевр лицемерной лжи.

Корделия не стала брать письмо и сказала:

– Если у него не хватило такта и смелости сказать вам это в лицо, не нужно по нему плакать. Он недостоин вашей любви.

– Какая связь между достоинством и любовью? Боже, почему он не мог подождать?

«Подождать чего? – подумала Корделия. – Денег Клариссы? Смерти Клариссы?» Вслух же произнесла:

– А если бы он подождал, вы были бы уверены?

– В его мотивах, вы хотите сказать? А почему мне должно быть до этого дело? Я не настолько гордая. Но теперь уже слишком поздно. Зря он так поспешил с письмом. Боже, почему он не мог подождать? Я же сказала ему, что достану деньги, сказала!

Одна из волн, повыше остальных, плеснула в ноги Корделии, принеся с собой вместе с гладкими яркими морскими камушками серебристую вечернюю босоножку. Девушка поймала себя на том, что смотрит на босоножку слишком пристально, и даже задумалась, какая женщина носила такую обувь. После какой безумной вечеринки и с какой яхты она упала за борт? А может, хрупкое тело ее владелицы до сих пор носит по волнам? Любая мысль, даже такая, помогала забыть резкий неестественный голос, который в любой момент мог произнести страшные слова. Такие слова невозможно забрать назад и невозможно забыть.

– В детстве я посещала совместную школу для мальчиков и девочек. Каждый находил себе пару. А когда отношения портились, они отправляли друг другу так называемые прощальные записки. Я не получила ни одной. Но у меня и не было друга. Раньше была не против получить прощальную записку, если бы только удалось завязать с кем-то отношения, пусть даже на один семестр. Жаль, что сейчас я не могу почувствовать то же самое. Он был единственным мужчиной, который меня захотел. Думаю, я знаю почему. Можно обманывать только саму себя. Его жена не любит секс, а меня можно было трахать бесплатно. Ладно, не смотрите на меня так! Я и не рассчитывала, что вы поймете. Вы же можете влюбить в себя любого.

Корделия вскричала: