Сталин против партии. Разгадка гибели вождя - Александр Костин

— Не о чем мне говорить. Будь ты один — рассказал бы. А так ты укатишь, меня заберут. И ты даже не узнаешь, что со мной стало.

Удивительно, но два года спустя Хрущев снова навестил Косенко, теперь уже в сопровождении всего лишь одного охранника, который остался за дверью.

— Брось дурить, — сказал он другу, — вступай в партию. Я возьму тебя с собой в Киев. Пора дать твоим ребятам образование.

— Нам с тобой никто образования не давал, — ответил Косенко. — Сами взяли. И они сами возьмут. А я никуда отсюда не уеду и в партию — такую, как сейчас, — вступать не стану. Это все равно, что в дерьмо вступить. Настоящую партию, ту, в которую мы оба вступали когда-то — партию Якира, Тухачевского, Кирова, — вы уничтожили.

Хотя двое старых друзей когда-то и были очень близки друг другу, такая откровенность могла дорого стоить Косенко. Однако Хрущев ответил:

— Ты меня этим не попрекай, я был к этому непричастен. Я, когда смогу, когда это будет в моей власти и силах, рассчитаюсь с этим Мудакшвили сполна. Я ему никого не прощу — ни Кирова, ни Якира, ни Тухачевского, ни самого простого работягу и крестьянина.

Когда Хрущев уехал, дочь Косенко Ольга, которой в то время было 12 лет, спросила отца, о чем они говорили:

— Ты что, все слышала? Ну, смотри, если скажешь хоть одному человеку, хоть одно слово, и его (Хрущева), и меня расстреляют.

Ясно, что в разговоре со старым другом Хрущев стремился обелить себя и возложить всю вину на Сталина (Джугашвили-Мудакшвили), но поражает то, что он вообще счел нужным дважды встречаться с Косенко и оправдываться перед ним.

Этот эпизод убедительно свидетельствует о трагической двойственности натуры Хрущева. С одной стороны, он, безусловно, лгал, что непричастен к репрессиям, но, с другой стороны, после этой встречи с головы Косенко не упал ни один волос, значит, его упреки что-то сдвинули в душе матерого палача. И, наконец, он выполнил свое обещание, данное другу, по поводу расправы с «Мудакшвили». Через 16 лет после этого разговора он зачитал свой «закрытый доклад» с трибуны XX съезда КПСС, который лондонская «Телеграф» в день 50-летнего юбилея этого доклада в феврале 2006 года охарактеризовала его как «самую влиятельную речь XX столетия»[150].

И еще один эпизод, связанный с унижением Хрущева, промелькнул в его голове. Это было всего лишь два года тому назад, когда Хрущев уже работал в Москве, будучи кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП(б), первым секретарем Московского горкома и обкома партии. Чтобы как можно ярче проявить себя на новом поприще, он решил осуществить свою заветную мечту— внедрить на подмосковных землях свой украинский опыт создания так называемых агрогородов. Его идеи по созданию агрогородов совпали с проводимой Кремлем с лета 1949 года политикой укрупнения колхозов, что, с одной стороны, должно повысить эффективность подневольного труда, с другой — позволяло усилить контроль над колхозниками. Хрущев, который уже занимался слияниями колхозов на Украине, увидел в этом прекрасную возможность выделиться и завоевать признание. Однако, как обычно, он перестарался, дав возможность «разгуляться» своим необузданным фантазиям. В марте 1950 года он призвал переселить колхозников из «маленьких и неудобно расположенных деревень» в «новые поселки с хорошими жилищно-бытовыми условиями», включающими в себя «удобное высококачественное жилье» — и все это «в самом ближайшем будущем». Приусадебные участки предполагалось отрезать от домов и разместить на отдельной территории, наподобие дачных участков. Здесь уже забеспокоился сам Сталин, который прекрасно знал, что приусадебные участки — это основной источник продовольственного обеспечения колхозников, фактически бесплатно работающих на колхозных полях и не имеющих возможности покинуть колхоз из-за отсутствия паспортов. Но Хрущев не уловил этого беспокойства вождя, поскольку не видел в своей идее ничего особенного: «Просто отрежем кусок земли, огородим забором, и все»[151]. Впоследствии он широко пропагандировал свое видение урбанизированной деревни. Так, в речи от 18 января 1951 года он подробно описал идею агрогорода: мелкие села сливаются в крупные поселки, в которых имеются: школа, больница, детские учреждения (ясли, сады), клуб, агрономический центр и другие учреждения, необходимые в колхозе. Вместо частных избушек — многоквартирные дома с водопроводом, центральным отоплением, электричеством, с уличным освещением и тротуарами. Для индивидуального огородничества всем колхозникам будут выделяться специальные земли вне территории агрогорода. Хрущев добился, чтобы его речь была опубликована в «Правде», надеясь, что так его идеи быстрее дойдут до Сталина. Однако Сталин понимал, чем грозят эти хрущевские фантазии, и позвонил в редакцию газеты, потребовав опровержения материала, занявшего целый разворот в номере от 4 марта 1951 года. 5 марта на первой странице газеты появилась коротенькая заметка «Исправление ошибки»: «По недосмотру редакции при печатании во вчерашнем номере газеты «Правда» статьи товарища Н.С. Хрущева «О строительстве и благоустройстве в колхозах» выпало примечание от редакции, где говорилось о том, что статья товарища Н.С. Хрущева печатается в дискуссионном порядке. Настоящим сообщением эта ошибка исправляется».

Несмотря на извинения, которые Хрущев принес Сталину на следующий день в весьма уничижительной для себя форме, Сталин назначил комиссию под председательством Маленкова, «чтобы покрепче дали Хрущеву». Комиссия подготовила секретную директиву на восемнадцати страницах для распространения в парторганизациях страны, в которой утверждалось, что Хрущев «поставил под угрозу всю систему колхозов». В апреле этот вопрос обсуждался на пленуме горкома партии, а на XIX съезде партии в октябре 1952 года с резкой критикой в адрес Хрущева выступил Маленков, критикуя «некоторых наших руководителей» за предложение «снести дома колхозников» и «возвести на новых местах агрогорода». Хрущев всячески старался скрыть свое огорчение. Выходя с совещания, на котором Сталин жестко его раскритиковал, он шепнул министру сельского хозяйства Ивану Бенедиктову: «Много он знает. Руководить вообще легко — а ты попробуй конкретно…»— однако, спохватившись, он тут же уточнил, что имел в виду только самого себя. Однако окружающие видели, что он был в отчаянии. «Он ужасно страдал, думал, что это конец, что теперь его сместят», — свидетельствовал его помощник Шевченко. «Это было ужасно, — подтверждал Петр Демичев. — Он был на грани. Перестал спать. На наших глазах постарел на десять лет».

Но все прошло без тяжелых для Хрущева последствий. Сурово осудив идею агрогородов, Сталин не изменил своего доброго отношения к самому Хрущеву. Прочтя черновик доклада комиссии Маленкова, он заметил Молотову: «Надо помягче, смягчить». А вскоре после этого, при встрече с Хрущевым шутливо постучал своей трубкой ему по лбу и с улыбкой проговорил: «Звук-то какой — пусто».

Эта история с агрогородами глубоко потрясла Хрущева, мучила его много лет спустя, и он добился в начале 1958 года, уже, будучи не только высшим партийным руководителем, но и главой правительства, отмены резолюции политбюро от апреля 1951 года, объявившей план создания агрогородов ошибкой. Это был один из эпизодов непростых взаимоотношений Хрущева и Сталина, когда, претерпев очередное унижение, он все больше укреплялся в своих тайных помыслах о мести Сталину. Кроме того, это событие добавило уверенности Хрущеву в том, что помимо Берии, которого он ненавидел смертельной ненавистью, другим врагом его является Маленков, с которым предстоит жестокая схватка в борьбе за наследство после ухода из жизни Сталина.