Антихрупкость. Как извлечь выгоду из хаоса - Нассим Николас Талеб

Элисон Вульф попросила меня написать о будущем образования; я сказал, что смотрю в завтрашний день с оптимизмом. Мой ответ таков: чушь по определению хрупка. Всякой афере в истории приходил конец. Я всецело верю в то, что Время и История разоблачат жуликов и сокрушат все то, что хрупко. Образование – это институция, которая разрослась без внешних стрессоров; в конце концов этот пузырь лопнет.

Следующие две книги, V и VI, продемонстрируют, что хрупкое подвержено разрушению – по очевидным причинам. Книга V покажет, как распознавать хрупкость (в более специальных терминах), и расскажет о том, как работает философский камень. Книга VI базируется на концепции, согласно которой Время – скорее разрушитель, чем строитель, и оно отлично справляется с уничтожением всего хрупкого – будь то здания или идеи[85].

Пришло время еще для одной автобиографической виньетки. Чарльз Дарвин писал в исторической секции «Происхождения видов», представляя зарисовку о прогрессе мнения: «Я надеюсь, мне простят эти чисто личные подробности, так как я привожу их, чтобы показать, что не был поспешен в своих выводах»[87]. Не слишком верно утверждать, что нет точного слова для обозначения антихрупкости, ее концепции и применения. У нас с моими коллегами такая концепция имелась, пусть мы об этом и не знали. У меня она была уже очень, очень давно. Большую часть жизни я размышлял об одной и той же проблеме, частью сознательно, частью – нет. Книга V рассказывает о моем путешествии – и о концепции, которую я в результате обрел.

В середине 1990-х я спокойно выбросил галстук в мусорную корзину на углу нью-йоркских 44-й улицы и Парк-авеню. Я решил на годик-другой отойти от дел и запереться на чердаке, чтобы выразить то, над чем трудилось мое сознание, и попытаться как-то определить «скрытую нелинейность» и их последствия.

У меня на тот момент не было концепции – был метод, и только, а более глубокая, стержневая идея от меня ускользала. Однако, используя этот метод, я написал почти 600-страничный трактат об управлении нелинейными эффектами – с графиками и таблицами. Мы говорили о нелинейности в Прологе: это слово означает, что отдачу нельзя описать прямой линией. Но я пошел дальше и стал искать связь с переменчивостью; что именно я нашел, станет ясно чуть позднее. Я углубился в переменчивость и другие подобные эффекты более высоких уровней.

Результатом уединенных размышлений на чердаке стала книга, которую я в итоге назвал «Динамическое хеджирование» (Dynamic Hedging). Она рассказывала «о методах управления сложным нелинейным деривативным риском и работы с ним». Это была специальная работа, написанная с нуля или, как сказали бы римляне, «от яйца» (ab ovo). Сочиняя книгу, я уже знал, что концепция явно имеет более широкое применение, нежели ограниченный ряд методов, которые я использовал в своей профессии; я знал, что моя профессия – превосходная отправная точка для того, чтобы задуматься об этой концепции, но был слишком ленив и слишком консервативен, чтобы осмелиться пойти дальше. Та книга стала моей любимой (до тех пор, как я написал эту книгу), так что я с теплыми чувствами вспоминаю две суровых нью-йоркских зимы, проведенные мной на чердаке почти в полной тишине. Яркое зимнее солнце согревало чердак и мой проект. Несколько лет я только о нем и думал.

Кроме прочего, я осознал тогда одну забавную штуку. Мою книгу по ошибке разослали четырем рецензентам, и все четыре были дипломированными экономистами-финансистами, а не «квантами» (специалистами по квантитативному анализу, которые используют в финансовом анализе математические модели). Человек, выбиравший рецензентов, не знал об отличии одних от других. Четыре члена ученого сообщества отвергли мою книгу – как ни забавно, по совсем разным причинам; их аргументы никак не пересекались. Нас, практиков и «квантов», отзывы теоретиков почти не беспокоят – аналогично проститутки не прислушиваются к комментариям монахинь, касающимся техники процесса. Я тогда подумал: окажись я не прав, все четыре рецензента разоблачили бы меня, использовав одну и ту же аргументацию. Такова антихрупкость. Потом издательство, само собой, осознало ошибку; книгу разослали «квантам», и она была опубликована[88].

В жизни прокрустово ложе состоит ровно в том, что нелинейное упрощается и превращается в линейное – и это упрощение искажает результат.

Затем мой интерес к нелинейности риска сошел на нет – я начал изучать другие темы, связанные с неопределенностью и казавшиеся мне более интеллектуальными и философскими, например природу случайности – в противовес тому, как вещи реагируют на случайные события. Возможно, это произошло оттого, что я переехал, а в новом доме чердака не было.

А потом произошли события, благодаря которым я перешел во вторую фазу активного отшельничества.

После кризиса второй половины 2000-х годов я прошел через ад общения с прессой. Мои идеи осквернили и извратили, а меня внезапно вытащили из привычной среды обитания и превратили в товар народного потребления. Я не понимал тогда, что СМИ и общественности сложно признать очевидное: работа ученого – игнорировать несущественные ежедневные происшествия, ученый пишет книги, а не электронные письма, и не выступает с лекциями, танцуя на сцене; ему есть чем заняться – скажем, он читает в постели по утрам, пишет на доске перед окном, подолгу прогуливается (не спеша), пьет эспрессо (по утрам), ромашковый чай (за обедом), ливанское вино (по вечерам) и мускатные вина (после ужина), опять подолгу прогуливается (не спеша), спорит с друзьями и родственниками (но никогда по утрам) и читает (опять) в постели перед сном, а не переписывает постоянно одну и ту же книгу и не излагает свою концепцию чужакам и членам местного коллектива Сетевых Завсегдатаев, которые ее не поймут.

В итоге я отказался от общественной жизни. Когда я сумел вновь обрести контроль над своим расписанием и своими мозгами, оправился от глубоких душевных ран, научился фильтровать электронную почту и автоматически удалять некоторые письма и снова начал жить полной жизнью, Госпожа Удача подбросила мне две идеи – и я почувствовал себя глупцом, потому что эти идеи всегда жили внутри меня.

Разумеется, методы анализа нелинейных эффектов достаточно универсальны. Жаль, что только в тот день моей обновленной жизни, когда я после одинокой прогулки и ромашкового чая взглянул на фарфоровую чашку, до меня вдруг дошло, что все нелинейное можно распознать тем же способом, какой я использовал в предыдущем эпизоде отшельнической жизни.