Сквозь толщу лет - Евгения Николаевна Васильева

же не знакомятся они с фауной? Если потому, что не всегда можно изловить достаточное число нужных животных, что справедливо лишь для некоторых классов, и то отчасти, то единственное средство устранить это неудобство — собирать постепенно всех животных данной местности в своем кабинете. Так, в Гейдельберге профессор Бронн составил в кабинете полную фауну окрестностей и даже преподает ее отдельно в известные часы…»

Но Фриш сочинения Рулье не читал, о коллекции профессора Бронна не слышал и ответа на свой вопрос не находил.

И все же он вел специальный дневник, записывая свои наблюдения над 123 содержавшимися у него видами. Среди них были 9 млекопитающих, 16 птиц, 26 пресмыкающихся и земноводных, 27 рыб, 45 беспозвоночных.

Пернатые питомцы не стали предвестником дальнейших интересов Фриша, но одно в характере птиц ему рано бросилось в глаза, — тогда ему не исполнилось и двенадцати.

Гуляя по саду майским полднем, он услышал вдруг ласточек. Они щебетали в кронах лип, еще недавно безмолвных. Впору было подумать, ласточки действительно с неба свалились.

«Перелетная стая, — промелькнуло у Карла. — Поднялись с прошлой стоянки на рассвете. Устали. Интересно, когда двинутся дальше и куда?»

Ответ не заставил себя ждать. Еще резче посвистывая и пощелкивая, птицы снимались с веток и носились вдоль аллеи, подхватывая кто пушинку, кто сухой стебелек, кто комочек глины. Через миг гомон сосредоточился у верхушек стен, под самым краем крыши, где ласточки гнездились каждое лето. Они всё успевали сразу: и собирать строительный материал, и чинить старые гнезда, и закладывать новые, и даже кое-где слегка подраться, наспех, между делом. В мельтешении узких черных телец, раздвоенных черных хвостиков и острых крыл Карл выхватил глазом мимолетную схватку за место под крышей.

— О, да они тузят друг дружку… Смотри-ка, и не подумали отдохнуть с дороги…

Вернувшись к матери, Карл поспешил рассказать о неожиданном открытии.

— Молодец, — улыбнулась она, — сам разобрался. А ведь люди давно заметили и трудолюбие, и хлопотливость этих пташек. Чтоб неумные ребята не разоряли ласточкина дома, их даже пугают: «Не тревожь ее гнезда, а то все лицо веснушки обсыплют…»

По составу комнатного зоопарка можно было все же судить, какие объекты исследования он выберет в будущем: в основном рыбы и беспозвоночные. Впрочем, возможно и другое объяснение: не каждое существо приятно в роли обитателя дома, хотя родители, в особенности мать, проявляли неисчерпаемую снисходительность к увлечению младшего сына.

Карл упоенно читал сам и любил слушать чтение других, запоминая то, что так или иначе касалось животных и их повадок.

Однажды все собрались у стола: старый друг семьи, смелый борец против мракобесия церковников, швейцарский писатель, поэт и художник, автор «Зеленого Генриха», «Мартина Ниландера» и других сочинений Готфрид Келлер прислал новую повесть.

Примостившись в уголке, Карл слушал сказание о «Трех праведных гребенщиках». Мать читала главу, в которой описывались переживания Иоста, размышлявшего о своей незадачливой судьбе. Хозяин его прогонял. Что делать? Куда деться?

Иост «…перевел глаза на участок стены подле самого его лица и стал рассматривать мелочи, которые рассматривал уже тысячи раз, когда поутру или вечером, но еще засветло нежился в постели, наслаждаясь сознанием, что это удовольствие бесплатное. Там в штукатурке было попорченное место, напоминавшее ландшафт с горами и озерами, а кучка крупных песчинок казалась группой блаженных островков. Дальше торчала длинная щетинка, выпавшая из кисти и застрявшая в голубой клеевой краске. Прошлой осенью Иост нашел остаточек этой краски и, чтоб добро не пропало даром, покрасил ею участок стены, то самое место, возле которого он лежал в кровати, на большее не хватило материала. По ту сторону щетинки виднелось возвышеньице — подобие крохотной горки, от которой на блаженные острова через щетинку падала нежная тень. Над этой горкой Иост размышлял уже целую зиму. Ему казалось, что прежде ее здесь не было. Когда же он сейчас стал искать ее своим сонным, грустным взглядом, он вместо нее нашел незакрашенное пятнышко. Но как же он изумился, увидя, что горка не только переместилась подальше, а шевелится, как бы собираясь продолжить путь. Иост подскочил, словно увидел некое чудо, и убедился, что перед ним не что иное, как клоп, которого он минувшей осенью нечаянно замазал краской, когда тот сидел на стене в полном оцепенении. Теперь же, согретый весенним теплом, клоп ожил и в эту минуту хлопотливо полз вверх по стене, показывая голубую спинку.

Иост растроганно и изумленно следил за ним. Пока клоп полз по голубому участку стены, его почти нельзя было отличить от нее, но когда он выбрался из окрашенного места и последние засохшие брызги краски остались позади, славная небесно-голубая букашка стала ясно выделяться на более темном фоне…»

Каждый слушатель запомнил в истории о «Трех праведных гребенщиках» свое, в память Карлу конечно же врезалось место о клопе, ожившем под весенним теплом. И когда Готфрид Келлер посетил старый дом на берегу Вольфгангзее, Фриш почтительно демонстрировал ему богатства своего музея, а показывая в ящике полужесткокрылых — цимекс лякториус, позволил себе пошутить:

— А это тот, которого наблюдал Иост из «Трех праведных гребенщиков».

2

Изучение живой природы — занятие не новое, но никогда не станет старомодным. Вот почему и в наши дни, дни стремительного прогресса науки и техники, люди продолжают изучать насекомых, как делали это, к примеру, в прошлом столетии, когда жил и работал Фабр, автор знаменитых «Энтомологических воспоминаний».

В бытность свою учителем в Авиньоне он преподавал физику, химию и черчение, а свободное время проводил за городом, окруженный школьниками. Они были первыми его добровольными помощниками в охоте за насекомыми.

Возвращаясь в город после очередной экскурсии, Фабр рассказывал спутникам, как узнать, получится ли из тебя натуралист. Позже он изложил эту беседу в одной из глав «Энтомологических воспоминаний».

«Вот ты идешь с такой прогулки, как наша. На плече — тяжелая лопата. Поясницу ломит. Ничего удивительного: полдня просидел на корточках. Солнце напекло голову, глаза воспалены, мучит жажда. Впереди еще километры пути по пыльной дороге. И все же внутри тебя что-то поет. Почему? Да потому, что в коробке, лежащей в заплечном мешке, ты несешь жалкие обрывки оболочки какой-то облинявшей личинки. Да! Внутри тебя что-то поет. Ты пел бы от радости во всю глотку, если бы только она не так пересохла, да если бы не боялся, что случайный встречный примет тебя за подвыпившего, а то и за дурачка… И когда это так, — заканчивает Фабр, — не сомневайся, продолжай начатое: тебе кое-что удастся