Серебряный пояс - Владимир Топилин

Иван и Григорий сели на лошадей. Гришка покачал головой:

— Не верю! Давай подальше круг сделаем, посмотрим следы.

Иван справа, Гришка слева поехали далеко по кругу от оврага. Однако, какими бы тщетными ни были их старания, ничего нового они так и не нашли. Хорошо были видны вчерашние отпечатки подков их лошадей, колеса телег. Следы сапог и ботинок, во что были обуты мужики и женщины вчера, были все учтены раньше. Чужих лошадей здесь не было. Как не было других следов людей или одинокого человека, сумевшего перенести тело на своих плечах.

— Колдовство какое-то! — периодически осеняя себя крестом, оглядываясь, бубнил Гришка. — Не могла же она по воздуху улететь…

— Да уж, действительно. Казус небывалый, — то и дело оглядываясь по сторонам, поддержал его Иван. — Следов ничьих нет, а тело исчезло.

— Что делать-то будем?

— Думаю, надо скорее отсюда ехать…

— Куда?

— В Кордово. К нашим. Вдруг они бумажник нашли?

— Эт-то было бы неплохо, — задумчиво проговорил Гришка, выдерживая паузу. — А только вот сдается мне, что уедем мы, а голова от тяжелых дум лопнет. У нас на войне так говорили: кто не знает положения дела — уже покойник!

— Наверно, ты прав, — поддержал его Иван. — Что предлагаешь?

— Надо остаться дотемна.

— Зачем?

— В деревню съездить, к свату Петру. Узнать у него, как да что. Он сейчас уже должен все знать.

— А если нас там уже ждут, караулят?

— Кто? — набивая табаком трубочку, с иронией ответил Гришка. — Если о нас знают, то наверняка не ждут, а догонять собираются. Если уже в погоню не бросились… Тут, брат ты мой, дело такое: логика называется!

— И то верно, — подумав, согласился Иван. — Однако старые люди говорят, что любая собака к своей отрыжке возвращается. Может, ждут нас там с оглоблями да топорами?

— Не думаю, что это так. Мертвяки в могиле — бандиты, разбойники. Их сотоварищи не лучше. Если кто мстить будет, на глазах это делать не будет, а где-то исподтишка спроворит. Либо нож в бок сунет. Либо пулю в глаз дунет. А чтобы вот так, наобум, сказать, что это мы грабителей уложили, нужно полное доказательство. Вот так вот, брат Ванька! Так что, никто нас сейчас ждать в деревне не будет, они сами боятся. А вот у Петра будут стараться выведать, кто мы такие, откуда. Всяко разно про твой калач уже весь район знает. Значит, искать будут хозяина калача. То есть нас. Поэтому нам надо упредить противников, или, точнее сказать, врагов. По-нашему, по-военному разведать позиции. Узнать, кто и что расспрашивал. Отсюда мы узнаем сообщников. И куда подевалась из могилы баба? Да и Петра предупредим, чтобы помалкивал о нас. Правильно ли я говорю?

— Что же, наверно, это так, — после некоторого раздумья ответил Иван. — Пусть будет так! Ты старше, опыт жизни больше, чем у меня, войну прошел. Тебе, как говорится, и карты в руки!

Оставшееся до темноты время Григорий и Иван провели в глубоком бору, подальше от людских глаз. Они не разводили большого костра, довольствовались малым. На небольшом огне вскипятили чай, подогрели банку тушенки, съели ее с сухарями. После немудреной трапезы, прислонившись спинами к деревьям, чутко дремали, продолжая переживать события последних двух дней. Слишком много чего произошло!

Ко двору Петра Заструхина мужики приехали глубокой ночью. Деревня спала, или это так казалось. Дома в Большой Ине черны, нет ни единого огонька. Собаки не лают. Петухам рано голос подавать — до рассвета далеко. Лошади Ивана и Григория ступают тихо: на копытах чулки подвязаны. Проехали товарищи вдоль плотных заборов, где травы больше, никто не услышат. Постучались в ворота свояка. Тот открыл не сразу. Сначала собак угомонил, потом долго хлопал дверью в амбаре, наконец-то спросил:

— Кого нелегкая в полуночь принесла?

— Мы это, открывай, — негромко ответил Гришка.

Тот сразу узнал родственников, быстро отворил ворота:

— Вы как тут? Случилось что?

— Да, сват, случилось… Поговорить бы где без лишних ушей.

Петр понял, без лишних расспросов позвал за собой:

— Пошли в амбар.

Накинув на забор уздечки, оставив лошадей, Иван и Григорий прошли за Петром по темному двору, вошли в приземистое строение. Посветив спичками, хозяин дома зажег подвешенную на стрехе керосиновую лампу. Дождавшись, когда свет набрал полную силу, осмотревшись, убедившись, что здесь никого нет, Петр обратился к гостям:

— Ну, что у вас сталось?

Хмуро посмотрев на Ивана, Григорий стал рассказывать все с самого начала, что с ними произошло вчера. Он не пропустил ни слова, без утайки, подробно, выложил любую мелочь начиная с момента встречи с бандитами до сегодняшних событий. Гришка высказал все, кроме молодухи, которая неизвестным образом исчезла из могилы.

Его рассказ длился долго. По мере его продолжения Петр становилось черным, хмурым. Потом на его лице иногда появлялась лукавая улыбка, но тут же оно становилось серьезным, даже злым. Иногда он тяжело вздыхал, в нервном напряжении доставал трубочку, хотел закурить, но, вспомнив, что в сухом помещении разводить огонь нельзя, убирал ее в карман. За все время беседы он не проронил ни слова. Это накаливало обстановку. Когда Гришка рассказал все подробности, Петр медленно прошелся вдоль стены, все же закурил и, пыхнув дымом в сторону, глухим, может, даже страшным голосом ответил:

— Да, братцы вы мои… Наделали дедов! Вам бы сейчас куда подальше, в тайгу, к медведям драть, чтобы след ваш на долгие года снегом завалило. Ведь вы знаете, с кем расправу учинили? С самим Оглоблей! А Оглобля — внучатый племянник Миколы Кувалина. Микола Кувалин — товарищ самого Тараса по делам темным.

То, что Петр сказал, Ивану и Григорию не понять. Они не знают таких имен и прозвищ. Лишь одно слово им знакомо — Тарас! На весь уезд знаком бандит, разбойник и убийца, промышлявший грабежами и разбоем купцов, торговых людей и простых мужиков на перевале. Это имя, как расплавленный свинец, как беспощадная пуля, как нож в сердце. И если Оглобля под его покровительством, значит, дело худо.

— Это одна толпа шаромыжников, беззаконников, — продолжал Петр. — Все они проживают в Притубинском. Оттуда налеты делают. Многие от них горя потерпели, да только бездоказуемо все. Сколько их в полном наличии, знают только они сами. Это у них работа такая, глухим вечером да в непогоду народ потрошить. Мелкими группами орудуют, по три-четыре человека. Отчаянные, сволочи. Но трусливы, как зайцы. Как приедут казаки облаву делать на них, полгода и больше никого не слыхать. Отсиживаются по заимкам. Редко кого удается на месте за шиворот схватить, — пыхая трубочкой, задумчиво продолжал рассказчик и наконец-то обратился к Ивану и Гришке: — А вы, знать, одним разом всех прихлопнули! Ну и мастак ты, Гришка, стрелять! Сразу видно, солдат. Да и все вы сильны духом. У нас такого случая в жизни не было. Ну и ну! Всех четверых закопали…