Башмаки на флагах. Том 3. Графиня фон Мален - Борис Конофальский

С этими мыслями он поехал домой обедать.

В огромной приёмной зале дворца архиепископа люди, как всегда, были, а шума в приёмной не было, все говорили тихо, ногами не топали и не шаркали, потому как за большим столом у дверей в зал аудиенций сидел человек весьма строгий. То был старый знакомец Волкова, старый его неприятель, канцлер Его Высокопреосвященства викарий брат Родерик.

Волков, как вошёл в зал, так сразу пошёл к нему, а за ним, вызывающе гремя своими мечами и кавалерийскими сапожищами с каблуками, пошли два молодых человека — один из них Фейлинг, другой Хайнцхоффер, которого кавалер взял из-за внешности. Он был высок, статен и широкоплеч. Волков же был в лучшей своей одежде, при новом мече с изящной гардой и богатыми ножнами, что он взял себе из трофеев в мужицком лагере. Он был хорош, всё-таки на приём пришёл, а на берете его чёрном сиял неестественно синим цветом сапфир в серебре, подарок императора.

Брат Родерик, хоть и не любил его явно, но из-за стола встал, кивнул ему без лишней учтивости:

— А, вот и вы, генерал. Брат Илларион за вас хлопотал.

Волков кивнул ему в ответ. А монах продолжал:

— Хорошо иметь влиятельных друзей при дворе. Одно их слово — и вы на приёме у архиепископа.

— Друзей хорошо иметь везде…, - заметил кавалер тоном нейтральным и добавил: — прошу вас доложить обо мне курфюрсту.

— У Его Высокопреосвященства проситель, надо будет подождать.

— Я подожду, но прошу вас немедля сообщить, что я прибыл, — настоял кавалер.

Приор поджал губы, изображая улыбку. И, не произнеся ни слова, открыл тяжёлую дверь и скрылся за ней. И до десяти не успел бы сосчитать кавалер, как дверь открылась и тут же, почти в объятия его, из покоев выбежал монах. Кавалер сразу узнал его. То был его старый приятель, с кем они ездили в инквизицию, брат Николас.

Он был возбуждён. Узнав Волкова, поздоровался и заговорил быстро:

— Господин, видно, вы в желаниях своих очень упорны.

— Почему вы так думаете? — осведомился у него Волков.

— Вчера вечером меня звал к себе отец Илларион, велел исполнять пост трёхдневный самый суровый, велел поститься на хлебе и воде и молиться сорок раз в день. А сегодня звал меня к себе сам архиепископ, разговоры со мной вёл.

— И к чему же это всё? — спросил Волков.

— Такой пост назначают перед рукоположением в сан, — многозначительно сказал монах. — Вот я и думаю, что это ваша затея удалась.

— А вы не рады? Епископом будете.

— Ох, уж и не знаю даже, этот чин по мне ли. Я же больше по инквизиции служил, а тут вон как… Интриги да политика…

— Вы мне будете там нужны, а интриговать научитесь быстро, умом вы не обделены, — произнёс Волков, хотел что-то ещё добавить, да тут дверь открылась, и появившийся брат Родерик сказал высокопарно:

— Генерал, Его Высокопреосвященство примет вас.

И отошёл от двери, пропуская кавалера. Молодые люди, что были с ним, по незнанию попытались идти следом, да викарий молча стал у них на пути с видом холодным: куда собрались? Вас не звали! И они остались за дверью.

Его Высокопреосвященство мало изменился с их последней встречи.

Он, увидав Волкова, начал тяжело вставать из кресла, из подушек, монахиня и лекарь его ему в том содействовали, а он уже издали говорил кавалеру, протягивая руки:

— Ну иди сюда, сын мой, дай старику обнять тебя.

От него пахло благовониями, лекарствами и вином, а объятия его были ещё весьма крепки.

— Рад, рад, что тебе доверили дело с мужиками, — говорил курфюрст, выпуская Волкова из объятий. — Кто же тебя пригласил туда?

— Старый мой знакомец, жид Наум Коэн приезжал ко мне. Уговаривал.

— Знаю его, слуга императора и карман его. Значит, приехал он к тебе, наверняка привёз золото, а ты и согласился?

— Я бы не согласился, да он привёз от императора патент полковника, как тут устоять было?

— Ловкач он, ловкач, — говорит архиепископ, не выпуская руки кавалера из своей руки. — Пойдём, сядем, я долго стоять не могу, ноги мои опять распухли.

Они проходят, курфюрст садится в своё кресло, а молодой монах ставит для кавалера раскладной стул подле него.

— Ну, рассказывай, как было дело? — продолжает архиепископ. — Как смог побить мужиков, которых два года до тебя никто побить не мог? Хоть были среди желающих их побить люди именитые в военном ремесле.

Волков, поначалу польщённый такими словами, стал рассказывать, и рассказывал то же, что вчера вечером рассказывал офицерам города Ланна. Вот только они слушали молча, едва рты не раскрыв, каждое его слово ловя, так они хотели всё услышать из первых уст, а архиепископ слушал вполуха, вернее даже, делал вид, что слушает. Волков тут и понял, что не для того звали его во дворец, чтобы слушать военные байки, понял, что весь интерес курфюрста показной, что ждёт курфюрст, когда он закончит, чтобы перейти к делам, к тем делам, что волнуют Его Высокопреосвященство. Поняв это, кавалер вздохнул и быстро закончил рассказ:

— А подлеца рыцаря фон Эрлихгена изловить мне не удалось.

— Прискорбно, прискорбно сие, — заметил архиепископ расстроенно. И тут же ожил в интересе своём: — А говорят, что ты, сын мой, взял большой плен. Многих мужиков изловил.

«Всё-то вы, Ваше Высокопреосвященство, знаете!»

— Взял полон немалый, почитай полторы тысячи человек, — ответил Волков.

— И всё были еретики, Лютера да Кальвина дети?

— Все как один, сеньор. Все как один.

— А слышал я, что при войске твоём был истинной веры человек. Что не дал казнить тебе всех детей сатанинских и обратил их в веру праведную, привёл к причастию и почитанию церкви.

— Был такой монах, брат Ипполит его имя, — отвечал Волков медленно, волнуясь, что архиепископ захочет увидать того монаха, а то ещё и забрать его у Волкова. — Молодой ещё человек, человек честный, но нестойкий, поплакать любит, когда трудно.

— То молодости присуще, — отвечал архиепископ и, к радости Волкова, не стал дальше говорить про монаха, а продолжил разговор про пленных. — А ты тех пленных, говорят, не отпустил? При себе оставил?

И тут кавалер подумал вдруг, что лучше было бы, если бы этот старый и хитрый поп про монаха продолжил разговор, а не про пленных.

И оказался прав.

Архиепископ, наклоняясь к нему ближе, так близко, что кавалер опять почувствовал запах вина и лекарств. И глаз хитрых с него старый поп не сводит.

— Не отпустил, при себе держу, — отвечал Волков. — В крепость их себе записал.

«Тебе-то, поп, что до того?»

Волков всё больше и больше волновался, но нужно было отвечать честно, разве попу этому соврёшь? Князь церкви всё-таки. Да и знает он всё уже.