Самые страшные каникулы - Елена Арсеньева

Володя уставился в них, но чем дольше смотрел, тем дальше отступало от него зловещее, мертвящее ощущение, а в мир возвращались привычные очертания, свет и краски. Почему-то у Володи возникло ощущение, будто он держал под этим взглядом какой-то экзамен, и выдержал его, и именно поэтому мир ожил, а не рассыпался прахом.

И вдруг мелькнула догадка: «А может быть, это существо хотело убить меня, потому и напустило столько ужаса? Или даже убило, а потом передумало, и я теперь ожил? И потому все снова кажется нормальным?»

Возможно, в голову ему лезли какие-то глупости, но спросить, так или нет, было не у кого, кроме неизвестного существа, с которым они сейчас неотрывно смотрели в глаза друг другу.

В желтых глазах было нечто чуждое, жестокое, непреклонное — и в то же время живое, трепетное и даже, можно сказать, дружеское. Володя стоял неподвижно, боясь спугнуть или разозлить обладателя этих внимательных глаз.

Наконец лапки низеньких темно-зеленых пихт шевельнулись, раздвигаясь. Высунулась голова какого-то зверя. Была она круглая, с короткими торчащими усами, будто кошачья, только гораздо крупнее, размером с голову большой собаки. И морда не злая, не хитрая, а тоже похожая на собачью. Зверь осторожно продвигался вперед, как-то странно припадая на левую сторону, и вдруг он взвизгнул и оскалился, но Володя понял — это не от злости, а от боли! Поскуливая, как побитый щенок или голодный котенок, зверь приближался, неотрывно глядя на мальчика желтыми глазами. И Володя догадался, что привлекало в них: нормальный, круглый, как у человека или собаки, зрачок, а не узкая щелочка, как в глазах тигра, рыси или кошки. Словом, этот зверь был собакой куда больше, чем кошкой, и Володя, который очень любил собак, поглядел на него с меньшей опаской.

Зверь подошел совсем близко. Повернулся боком — и Володя даже вскрикнул. Между его ребер торчал обломок какой-то палки, покрытой запекшейся кровью. Серо-желтая короткая жесткая шерсть вокруг раны тоже была в крови.

Зверь заскулил еще жалобнее, а в желтых глазах, по-прежнему обращенных к Володе, появилось что-то просящее.

«На сук где-то напоролся, — решил Володя. — И уже день или два прошло… Как же мучился, если за помощью к человеку обратился!»

Он читал и слышал всякие такие истории, но не очень-то им верил, считая выдумками писателей или просто охотничьими байками, но вот сам с такой «байкой» столкнулся!

Володя осторожно взялся за торчащий обломок. Зверь вздрогнул, напрягся. Володя уцепился ногтями, потянул — и в руках у него оказался кусок стрелы с окровавленным зазубренным наконечником, прикрученным к древку узкой берестяной лентой…

Вот тебе и «на сук напоролся»… Да беднягу же подстрелили! И отнюдь не из охотничьего ружья!

Володя обалдело разглядывал стрелу. «Откуда это здесь?! Надо же!» — подумал он, как уже не раз думал вчера и сегодня. А больше ничего не шло в голову.

Он машинально завернул обломок в лист папоротника, сунул в карман джинсов. Другим листком оттирая руки, обнаружил, что порезался этой окровавленной стрелой: на указательном пальце осталась царапина. Володя замотал ее носовым платком и подумал: надо бы, наверное, и зверю что-то приложить к ране — но только что? И позволит ли он?..

Поднял глаза на зверя — и вдруг тот, издав невнятный звук, вроде короткого мяуканья, отпрыгнул в кусты. Зашуршал пихтач — и опять тихо стало в тайге, будто ничего и не было, а просто кончился еще один Володин сон…

Но кончился этот — начался другой: кто-то засопел сзади, и не успел мальчик повернуться, как на него обрушилось что-то темное, заслонило глаза. Сильные и ловкие руки стянули его путами, потом его подняли и куда-то понесли.

Это оказался не сон — это оказался кошмар.

Вокруг царила тишина, только вдали будто гудел вертолет. Кружит высоко, гул то утихает, то снова усиливается…

Вертолет?!

Володя открыл глаза. Он стоял, привязанный за руки и за ноги к какому-то небрежно обтесанному столбу; саднило ладони от зазубрин, а руки были вывернуты назад так крепко, что ныли плечи.

Никакого вертолета… Почудилось.

Жаль, что не почудилось все остальное!

«Я в плену у индейцев? — тупо подумал Володя. — Нет, на Дальнем Востоке нет индейцев… Я попал к каким-то дикарям, которые отстали от жизни, если охотятся с луками и стрелами и привязывают пленников к столбам. Живут как в каменном веке. А может быть, я и впрямь в каменном веке?!»

Он испуганно огляделся — и больше всего на свете пожелал очутиться в каменном веке, в Средних веках, в царской России, в светлом будущем — да где угодно, только не здесь, не здесь!

«Млыво… Селение мертвых…» — вспомнились слова старой Унгхыр.

Пришел-то он не оттуда, но, кажется, угодил именно туда.

Вокруг Володи, сомкнувшись плечом к плечу, близко-близко стояли неподвижные существа, с ног до головы укрытые чем-то темным. Но лица их были бледными, белесыми — безглазые, безносые и безгубые, лишь кое-где покрытые серыми трещинками… лица без всякого выражения, без промелька жизни в них!

У Володи подогнулись ноги. Он, конечно, упал бы, если бы не был привязан так крепко. Обвис на веревках, водя глазами по сторонам.

Изредка то один, то другой мертвый поднимал руку… среди складок темных одежд мелькала белая кисть… от каждого такого медленного, плавного, враз зловещего и равнодушного движения у Володи на миг переставало биться сердце, и столько боли разливалось в груди, что он бы ничуть не удивился, если бы сердце от этой боли однажды замерло и больше не забилось.

Постепенно страх уходил, безразличие заволокло мозг и душу. Может быть, он умирал — но смерть была бы избавлением от страха.

И вдруг одна мысль пронзила Володю: умерев, он сделается такой же безликой и безглазой тварью, как всеэти…

Может быть, когда он умрет, ему будет все равно, но пока он еще был жив, он не хотел, ни за что не хотел становиться в этот безнадежный, тоскливый круг!

Господи… да ведь круг постепенно смыкается! Мертвые подходят ближе и ближе, и все более частыми становятся равнодушно-хищные взмахи их рук!..

Володя задергался, пытаясь вновь встать, закричал, вернее зарычал, неразборчиво, зато, он надеялся, грозно…

Что-то тяжело ударило, словно раскат грома. И внезапно к Володе подскочил человек.

В первое мгновение Володя чуть не ахнул от счастья, увидев живое существо среди этих белесых пятен, но сразу же понял, что радоваться рано.

Худое, все в резких складках лицо незнакомца состояло, казалось, из одних углов, а между нависших морщинистых век будто угольки раскаленные воткнуты: столько злобы горело в маленьких глазках. На лицо свешивались черно-седые пряди, а на голове — венок не венок, а будто бы стружки древесные, свитые вместе, надеты. И на поясе такие же стружки. Черный халат с огненной молнией на груди развевается.