Мечты о счастье - Патриция Райс

– Старая развалина торчит, как пень, посреди ценного куска земли, – невнятно произнесла Клео, жуя черствый бутерброд. – Рано или поздно ее подожгут снова. Аксель это понял, а ты, ослица, не хочешь понимать.

Ослица. Что ж, возможно. Но это первая в ее жизни попытка отстоять свои принципы. Она никогда и ни в чем не была уверена на все сто. Уверенности едва набралось на то, чтобы получить диплом. Самое странное, что именно Аксель помог поверить в себя настолько, чтобы снова поставить перед собой цель и упорно стремиться к ней. Если сдаться, она никогда уже не начнет все сначала.

– Школа – не просто здание, а символ, – сказала Майя, больше для себя, чем для сестры. – Если он будет перечеркнут, кто-то усомнится и отступит. Если он восторжествует, то станет путеводной звездой. Это важнее, чем чьи-либо оскорбленные чувства. – Она оживилась. – Да вот взять хоть Мэтти! Согласись, он сильно переменился. Когда я его впервые увидела, он едва умел улыбаться, а теперь целые дни ходит на голове. Он сам придумывает истории, у него проявилась жилка юного натуралиста. Это хороший пример того, к чему я стремлюсь.

Клео с трудом проглотила последний кусок бутерброда. Откашлялась.

– Он до сих пор не умеет толком ни читать, ни писать. Запоминает содержание книг, это верно, но никак не выучит алфавит.

– Для пяти лет он знает и умеет достаточно. Ну признай, ведь есть перемены к лучшему! – взмолилась Майя. – Зачем заострять внимание на недостатках, если можно на достоинствах? Допустим, Мэтти никогда не научится бегло читать, да и писать будет с трудом – ну и что? В мире полным-полно тех, кто в этом силен, но разве птицы клюют у них с рук? Разве дети слушают их, затаив дыхание? Люди должны быть разными, Клео, и я хочу донести это до всех и каждого.

– Мечты, мечты! – буркнула сестра. – В наше время детей растят не для того, чтобы кормили птичек! Кому они будут нужны неграмотные?

– Я уже подумывала над тем, чтобы направить Мэтти на тестирование. Одно дело, если у него обнаружится патологическая неспособность к учению, и совсем другое, если он медленнее взрослеет. Тогда его нужно всемерно поощрять в том, в чем он хорош, и придет уверенность в своих силах. Это поможет в учении, понимаешь? Уже помогает! С тех пор как я его хвалю, он перестал ломать карандаши, чтобы не писать буквы алфавита.

– Сейчас у меня польются слезы умиления! – Клео встала. – Пора, перерыв кончается. А на твоем месте я бы эту школу все-таки продала.

Она ушла. В последний раз отерев Алексе подбородок, Майя подняла ее с колен на руки и получила широкую улыбку. Сердце ее стеснилось. Аксель больше не был свидетелем таких вот счастливых улыбок, и ей сильно недоставало этого, недоставало его присутствия. Он не увидит, как Алекса пойдет, не услышит ее первых слов.

Ощутив на щеках слезы, Майя попробовала найти утешение в своих принципах.

Аксель оттолкнул ее так же обдуманно, как и каждый из приемных родителей. Он дал ей это понять, сказав мэру, что им есть о чем поговорить. Должно быть, она слишком многого требовала, заняла в его жизни слишком много места, нарушила весь уклад. Он просто испугался, что слишком крепко привяжется к ней. Он оттолкнул ее именно потому, что любил. Что ж, и она ради любви к нему поступала не так, как следовало бы. Она делала все, о чем он ее просил, по первому требованию, в ущерб собственным представлениям.

Каждый из них вышел из своей естественной роли, и в результате получился кривой, перекошенный союз.

Майя ощутила, как с губ рвется истерический смех. Она подавила его, уложила дочь и принялась, тщательно вытирая, размещать в коробке чайник и чашки.

Некоторые люди живы только потому, что убивать незаконно.

Аксель поднялся с постели, как только запели первые птицы, – не хотелось лежать, вспоминая другие утра, когда он просыпался, держа в объятиях Майю. Он уже знал, к чему ведут такие воспоминания. Холодный душ был наилучшим пропуском в новый день, не обещавший ничего более занимательного, чем фактуры, счета и пустопорожняя болтовня.

Не так уж давно ресторан казался Акселю делом первостепенной важности. День за днем он появлялся там с таким чувством, что это необходимо, что его присутствие много значит, но и в его отсутствие все шло без сучка без задоринки. Правда, мэру с его интригами отчасти удалось нарушить плавный ход хорошо смазанного механизма, но у Акселя не было и тени сомнения, что все вернется на круги своя, стоит только этой проблеме разрешиться. А раз так, он вполне может поехать с Констанс к морю. Аксель уже и не помнил, когда в последний раз слышал прибой.

Он слышал его при Майе: рев океана в динамиках по углам магазина.

Аксель решительно пресек эти мысли, оделся и вяло поплелся на кухню. Сандра еще не встала, и Констанс сама готовила себе завтрак. Грустно посмотрев, она унесла бутерброд в гостиную, чтобы съесть за мультиками. Как выяснилось, под «правильной заботой о Констанс» Сандра понимает электронную няню. С болью Аксель вспомнил, как дочь, хохоча во все горло, рисовала кремом на кривобоких пирогах Майи. Теперь на кухне уже никто не мусорил, но и задерживаться здесь не хотелось. Аксель торопливо выпил стакан молока и назвал это завтраком. Может, купить смесь для пирога-минутки? Не согласится ли Констанс разрисовать его?

Не согласится ли солнце подняться на западе?

Если впасть в депрессию, этим делу не поможешь. Надо как-то жить дальше. Он уже обходился без постоянной женщины и не умер. Так даже проще. Ему не по зубам сложная наука общения с женским полом. Ну а Констанс подрастает. Постепенно она поймет, что нельзя всю жизнь оплакивать то одно, то другое. Они уже сблизились однажды, сблизятся еще раз, нужно только прекратить торчать в ресторане по восемнадцать часов в сутки. У них с Констанс найдутся, не могут не найтись общие интересы, иные, чем высадка цветов на заднем дворе или раскраска пирогов.

Аксель повернулся к окну. Там красовался клен, который он задумал как объяснение в любви. На ветке насвистывал щегол. Цветы поникли, невзирая на тень, – они нуждались в поливе, как и растрескавшаяся пустыня его души. Вот и ешь свою правоту, угрюмо думал Аксель. Настоял на своем, и теперь Майя живет в трущобе, такая же беззащитная, как и до встречи с ним. В попытке защитить он подверг их еще большей опасности.

Продажа школы была единственно разумным решением. Обветшалый особняк требовал громадных затрат на один только текущий ремонт, не говоря уже о реставрации. В непосредственной близости от торгового центра было не удержать пленительную провинциальную атмосферу, не уберечь окружающую среду. Продажа не только примирила бы стороны. Злоумышленник, кто бы он ни был, потерял поле деятельности и скорее всего убрался бы прочь. На вырученную сумму можно было поддержать магазин и открыть школу в здании покрепче. Нелепо, просто нелепо держаться за школу в том виде, в каком она была.

Вот только Майя взрастила и взлелеяла ее своими руками, из ничего. Для нее этот старый дом был первым и единственным домом, где она распоряжалась сама. А он ввел ее в дом, обставленный бывшей женой, чуждый даже ему самому, и ожидал, что она будет там счастлива. И Майя сумела быть счастливой, насколько это возможно. Ей удалось бы и в картонной коробке. Но это совсем не означало, что она отмахнется от мечты о своем собственном доме.