Форма воды - Гильермо Дель Торо

Скальпель, молоток судьи, дубинка.

– Ричард, – говорит Лэйни. – Я думала, мы сказали, что…

– Пес – дикое животное. Ты можешь попытаться одомашнить его. Можешь. Стараться так, что лопнешь. Но в один день пес покажет свою настоящую природу. Укусит. Этого ты хочешь?

Он раздумывает, не к собачьим ли принадлежит Deus Brânquia? Или он сам?

– Папа! – Тимми всплескивает руками. – Ты пропустил канал!

– Что я сказала, Тимми? – Лэйни хмурится. – В этом шоу слишком много насилия.

Люди умирают на хирургическом столе, люди умирают в тюрьме, целые виды вымирают. Три канала вращаются быстрее, призрачные каналы мерцают один за другим. Фантомные сигналы, чистилище невостребованной статики.

Он не может прекратить, он вертит ручку.

– В «Бонанце» нет насилия, – рычит Стрикланд. – В мире вокруг нас полно насилия. Ты спрашиваешь меня, что тебе нужно посмотреть? Ты хочешь стать мужчиной, Тим. Тогда тебе нужно лишь научиться смотреть проблеме прямо в глаза и решать ее. Выстрелом, если так надо.

– Ричард! – восклицает Лэйни.

Ручка ломается, отваливается ему в руку.

Стрикланд ошеломленно таращится на нее. Нет способа приставить ее обратно. Пластик растрескался. Он позволяет ручке упасть на ковер. Та падает без шума и шороха. Дети тоже не производят ни звука. И Лэйни. Они все онемели. Наконец все онемели. Точно так, как он хотел.

Единственный звук – шипение статики на том канале, что прилип к экрану изнутри.

Звучит как дождь.

Стрикланд поднимается. Да, дождь. Тропический лес. Он принадлежит тому лесу. Он был трусом, явившись сюда, ведь его настоящий дом там.

Он идет к двери, открывает ее, стук превращается в рев. Хорошо. Хорошо.

Если прислушаться, то можно различить обезьян, посланников генерала Хойта, как они прыгают с дерева на дерево, выкрикивают отрывистые, отредактированные команды, рассказывают, что ему делать.

Словно он вернулся в Йондон, в золотую шахту, стоит над грудой тел.

Да, сэр. Он пробьется через плоть, сокрушит кости, найдет годный для дыхания воздух. Не имеет значения, кого он при этом разорвет на части, убьет, сотрет с лица Земли.

Через мгновение Стрикланд на улице.

За секунды добирается до «Кадиллака», промокает насквозь.

Дождь лупит по стальной крыше, безумный голос барабанов, в которые бьют каннибалы из джунглей. Он гладит узор на капоте, чувствуя, что поклоняется идолу. Решетка радиатора сочится чем-то похожим на кровь, плавники на багажнике такие острые, что режут капли напополам.

Что там сказал продавец, тот Мефистофель с порезами от бритья на подбородке?

Чистая мощь?

Стрикланд проводит по выбоине в дверце, сырые бинты разматываются и соскальзывают с пальцев. Оба пришитых на место черны словно ночь. Он хмурится. Невозможно различить обручальное кольцо.

Другой рукой он нажимает на черный палец. И ничего не чувствует. Давит сильнее. Желтая слизь брызжет из-под ногтя, повисает на боку машины, ее стирает дождем. Стрикланд моргает, избавляясь от воды на глазах.

Он что, правда это видел?

Лэйни неожиданно рядом с ним, горбится под зонтом:

– Ричард! Вернись домой! Ты меня пугае…

Стрикланд хватает Лэйни за блузку двумя руками, боль от пальцев всасывается в предплечье. Он швыряет ее на измятый багажник, порыв ветра цепляет зонт, уволакивает в темноту. «Кэдди» едва проседает под весом обрушившегося на него тела. Чистая мощь. Прекрасные амортизаторы. Великолепно откалиброванные поглотители ударов.

Лэйни смотрит прямо в обезумевший дождь.

Капли превращают ее макияж в клоунские пятна, портя девичью прическу, которой она так гордилась. Стрикланд сдвигает руки, хватает за костлявую тонкую шею. Ему приходится наклониться, чтобы его услышали через шум бури.

– Ты думаешь, ты умнее меня, да?

– Нет… Ричард, пожалуйста…

– Ты думаешь, я не знаю, что ты мотаешься в город каждый день? Не знаю, что ты делаешь за моей спиной?

Она пытается оторвать его пальцы, ногти вонзаются в черную прогнившую плоть. Желтая отрава сочится из надрезов, ядовитые капли падают Лэйни на щеки, на подбородок, сверкают в свете фонарей.

Ее рот широко распахнут, полон воды.

Если он ничего более не сделает, просто будет держать, она утонет.

– Я не… это не… это просто…

– Ты думала, никто не узнает? В маленьком отвратительном городке вроде этого? Люди увидят, Лэйни. Точно так же, как они увидели эту разбитую машину. И что они подумают? Они подумают, что я не заслуживаю быть здесь. Что я не контролирую свое. Понятно? И это в тот момент, когда у меня и так проблем по горло! Ты понимаешь?

– Да… Рич… Я не могу… Я не могу…

– Это ты разрушила нашу семью! Не я! Не я!! – Стрикланд почти верит в собственные обвинения, он сжимает руки на шее Лэйни, чтобы сделать эту веру крепче.

Вены набухают у нее в глазах, словно красные чернила текут по бумаге.

Она кашляет, на губах ее появляется язычок из крови, и это отвратительно. Стрикланд отбрасывает Лэйни в сторону, легко, словно футбольный мяч, слышит, как ее тело ударяется о дверь гаража.

Мягкий, приятный звук по сравнению с обезьяньими криками.

Дождь превращает одежду во вторую шкуру, он снова обнажен, как тогда на Амазонке. Ключи в кармане рвут плоть так же, как могла это сделать сломанная кость. Стрикланд вынимает их, проходит длинный, успокаивающе длинный корпус «Кэдди», длинный, как сама жизнь, которую еще можно спасти.

Открывает дверь, падает на место водителя. Внутри сухо, уютно.

Пахнет новой машиной.

Стрикланд поворачивает ключ зажигания, понятно, что мотор стонет, пробуждаясь к жизни. Но он отвезет хозяина туда, куда тому надо, туда, где в запертом ящике стола лежит «Беретта» модели семьдесят, та же самая, из которой он убил розового речного дельфина.

Он будет скучать по «прывету».

Мужчины привыкают к своим инструментам, а это был хороший инструмент. Только наступает время двигаться дальше.

Стрикланд выжимает газ, воображает, как летит грязь из-под задних колес: на гаражную дверь, на блузку Лэйни. Их район под дождем выглядит предельно уродливо. Хотя это не способно удивить существо с мозгом – все вещи уродливы, если смотреть изнутри.

15

Утро, но света нет.

Переполненные дренажные канавы углублены и окружены оранжевыми конусами. По обочинам стоят заграждения. Автобус, на котором она едет, скользит через фут стоячей воды, и та пенится под колесами.

И все вокруг, и сырая грязь, и расползающаяся тьма отражают ее мучение.