После долго и счастливо - Хлоя Лиезе

Её ладонь обхватывает мою шею сзади, она снова целует меня в щёку и вдыхает. — Я тоже, Эйден.

* * *

Я вхожу в дом, будто в трансе. Абсолютно вымотанный.

Вот вам и вечер-свидание.

Грёбаный ад.

Я поворачиваюсь к Фрейе и замечаю, что она осторожно наблюдает за мной, будто ждёт, что я взорвусь.

— Ты… — она впервые в истории мира вешает свои ключи на отведённый для них крючок. Когда она так делает, сразу ясно, что что-то не так. — Ты хочешь поговорить об этом?

Я качаю головой.

— Нет. Мы можем включить фильм, поесть торт…

— Эйден, — мягко говорит Фрейя. — Думаю, нам лучше закончить на сегодня. Ужин был изумителен. А торт можно поесть утром с кофе…

— Нет, — я распахиваю холодильник, зная, что я давлю, и что не стоит этого делать. Но я чувствую себя как наш с мамой старый драндулет. Мы назвали его Херби — иногда мама шутила, что ей боязно гасить двигатель, потому что она не уверена, заведётся ли он вновь. Если я сейчас остановлюсь, то не знаю, что случится. Что бы там ни было, я не хочу сейчас это делать. Я не могу справиться с чем-то ещё. Мне нужна Фрейя в моих объятиях. Мне нужно закрыть глаза и вдыхать её лимонно-солнечную сладость, чистый свежий запах свежескошенной травы. Я хочу представлять лето на нашем заднем дворе и сбежать из этого места, где так больно, бл*дь.

— Мишка, пожалуйста, — мягко говорит она. — Давай просто…

— Он мой п-папа, — выпаливаю я, поставив торт. Мои руки трясутся, а колени едва не подкашиваются, и я опираюсь на кухонный шкафчик.

— Что? — с неверием переспрашивает она. — Кто, Эйден?

— Том. Он устроился на эту работу, чтобы видеть меня. Он мой отец, бл*дь.

Фрейя выпучивает глаза, опускаясь на стул.

— Я… О Господи, Эйден.

Волна холодной тошноты проносится по мне, когда шок начинает отступать, и правда откладывается в сознании. Меня вот-вот стошнит. Повернувшись, я спешу по коридору в нашу спальню, а дальше в прилегающую ванную. Я успеваю как раз вовремя и опустошаю свой желудок, приступ за приступом. В какой-то момент мои глаза влажные не только от рвоты, но и от слёз. Чёртовы слёзы.

Фрейя не отстаёт от меня, опускается на колени. Она прижимает прохладное влажное полотенце к моему лицу, как делает всегда, когда меня тошнит. Выступает ещё больше слёз, пока я провожу руками по своим волосам и дёргаю.

— Чёрт, Фрейя. Он… Он…

Я содрогаюсь в сухом рвотном позыве, затем сплёвываю, чувствуя, что тошнота наконец-то начинает отступать.

Её ладонь мягко проходится по моей спине.

— По одному вдоху за раз, Эйден. По одному вдоху за раз.

Захлопнув крышку унитаза, я приваливаюсь к шкафчику с раковиной и тяжело вздыхаю.

— Прости, — шепчу я, открывая глаза и глядя на неё.

— За что? — тихо спрашивает она. — За что ты извиняешься?

Кое-как поднявшись и повернувшись к раковине, я включаю воду и умываю лицо, полощу рот.

— Просто это такой бардак, Фрейя. После всего, с чем мы имели дело в последние несколько… месяцев… — мой голос срывается, когда я смотрю на кое-что. Мой мозг отказывается признавать, что видят мои глаза.

Косметичка Фрейи стоит у раковины, и хаотичная, красочная масса контейнеров и кисточек распространяется по всей поверхности шкафчика. А внутри открытой косметички блестящий блистер из фольги отражает потолочное освещение. Противозачаточные. Двух таблеток не хватает. Выпиты.

Я моргаю, ошеломлённый.

— Фрейя, это что?

Фрейя поднимается на ноги, встает позади меня и прослеживает за моим взглядом. Её тело делается неестественно неподвижным.

— Эйден, это не то, что ты думаешь…

— Тогда что это? — я поднимаю взгляд и встречаюсь с ней глазами в зеркале. Подмечаю её потрясённое выражение, виноватый взгляд. Уже второй человек за последний час, который смотрит на меня так. — Ответь мне, — тихо говорю я.

— Противозачаточные, — шепчет она, стирая слезинку.

Это так остро и больно, слышать, как она это говорит. Понимание не только того, что ребёнка пока нет, но она его и не хочет. Когда? Почему? Как всё изменилось так сильно?

— Почему ты мне не сказала? — выдавливаю я.

Она нервно сглатывает.

— Я собиралась сказать сегодня. Просто… не хотела тебя ранить.

— И ты подумала, что если скрыть, то это меня не ранит.

Слёзы катятся по её щекам.

— Я пыталась найти правильные слова. Я беспокоилась, что ты подумаешь о худшем.

— А именно?

Она стирает слёзы.

— Я думала, ты будешь беспокоиться, что я сомневаюсь в нас, или каким-то образом будешь винить себя, но я просто хочу времени только с тобой. Наконец-то, после стольких дерьмовых месяцев мы снова близки, мы налаживаем связь. Когда у меня начались месячные, я с шоком поняла, что испытала облегчение. Такое сильное облегчение. Потому что я могла думать лишь об одном — у нас всё так хорошо. И теперь у нас есть время насладиться этим. Если бы я сразу забеременела, то это время быстро оборвалось бы с появлением ребёнка.

— Ты сделала это за моей спиной.

Фрейя прикусывает губу

— Прошло всего два дня. Я собиралась сказать тебе сегодня.

— Сегодня. Серьёзно, Фрейя?

— Да. Я клянусь…

— Всё это бл*дское фиаско началось из-за того, какой несчастной ты была, какой отгороженной чувствовала себя, когда я не рассказывал тебе всего, что происходит в моём мозгу, и вот что ты делаешь сама? Ты не можешь сказать мне, что больше не хочешь ребёнка…

— Нет, — быстро говорит она, глядя мне в глаза. Она делает шаг ближе, но я отодвигаюсь, ударяясь спиной о стену, отчаянно желая избежать прикосновений. Фрейя как будто чувствует это и отходит, давая мне пространство. — Просто не сейчас. Я хочу завести с тобой ребёнка, Эйден. Очень, очень сильно, и если бы мы забеременели, само собой, я была бы счастлива. Но просто я осознала, что как только мы станем родителями, всё, это навсегда, пути назад не будет… я выросла в большой семье, я знаю, что это тяжело. Просто казалось, что нам не помешает получить ещё немного времени только для себя, пока не появился ребёнок.

— Но ты не могла сказать мне. Ты не могла спросить, что я думаю, и поговорить со мной?

Её плечи опускаются.

— Эйден, я не хотела… причинить тебе боль, — её голос звучит слабо. Её обвинение ещё слабее. — Разве ты не понимаешь?

— О да. Я очень хорошо понимаю. Именно за такие мотивы ты меня и песочила, — я отталкиваюсь от стены и иду к ней. — Что, по-твоему, я делал последние шесть месяцев? М? Утаивал сложную правду ради забавы? — я