Размышления о богослужении - Георгий Петрович Чистяков

общение с Богом. С другой стороны, общение с Богом возможно и внутри традиции. Но тогда ее надо понимать; тогда человек, который в ней находится, должен понимать и эту глубину, и современный язык, и уметь строить мосты и приводить людей. И приводить их не через отторжение: «Вот мы тут такие продвинутые и настоящие, общающиеся с Богом, а эти замшелые монахи сидят в монастыре, что-то обожествили и вокруг этого бегают», – нет. Потому что и отец Александр Мень вырастал из очень серьезной именно аскетической традиции, из эпохи тяжелых гонений, в которых непоминающие сохраняли очень строгий устав. И это не помешало ему быть понятным и близким миллионам людей, может быть, десяткам миллионов. И отец Георгий тоже, как уже потом начинаешь понимать, черпал многое из традиции, но только из IV века, III, II века – из более древних пластов.

И мне кажется очень важным издание его текстов. Потому что, во-первых, это удивительная интонация разговора. Не навязывания, не пафоса, не вдалбливания, не попытки подменить своим мнением весь спектр возможных суждений. Это именно разговор, это беседа. Человек делится мнением; но за этим мнением есть очень серьезные аргументы. Нам очень не хватает этой интонации разговора, простого человеческого диалога. А этого ждет от нас, мне кажется, мир. Наше российское общество ждет от Церкви, что мы будем по-человечески просто говорить, делиться своими переживаниями. Этого нет почти в наши дни.

И второй очень важный момент – то, что отец Георгий актуализирует вот эти древние пласты Предания. Он вводит понятие сложности, он эту сложность являет: сложность христианства, сложность православия, сложность Евангелия, сложность суждений Спасителя. Разные интерпретации. Это крайне важно в наше время, когда человеку кажется, что всё очень просто: несколько ключевых фраз изложили, упростили – и понятно. В это сейчас вырождается русское православие – в набор фраз, тех самых «нашистских», о которых шла речь, или каких-то иных, это не суть важно. Они могут, кстати, быть такими «обновляющими», миссионерскими, но это будет некий набор, некий стандарт, за рамки которого выйти нельзя. Отец Георгий дает нам удивительную возможность увидеть сложность, полифоническое звучание христианства. Причем и западного его крыла и восточного, и древних и современных текстов. Вот в этом, мне кажется, векторе, обращенном к высокой европейской культуре, тоже огромное значение текстов отца Георгия.

20 июня 2019 г.

Петр Дмитриевский

Подумал и понял, что особое уважение и даже любовь сейчас у меня вызывают христиане, которые «несмотря на всё вот это…» Не христиане «потому что», а христиане «несмотря на».

С христианами «потому что» мне скучно или я раздражаюсь. Потому что, по моему опыту, христианство не является чем-то устойчивым, стабильным, успокаивающим. И даже не делает человека лучше, добрее, цельнее, праведнее. Не решает бытовых проблем. Не дает ключа к построению счастливой семьи. Не гарантирует социальной адаптации, уверенности в завтрашнем дне.

Отец Георгий был, по-моему, христианином «несмотря на». Я очень мало ходил к нему на личный разговор. Может быть, вообще всего пару раз. Раньше – потому что вообще боялся говорить с кем-то о том, чту меня действительно беспокоило. А потом – потому что проговаривания происходящего в глубине на психологических группах и с личным терапевтом было так много, что не оставалось сил обсуждать свои открытия еще с кем-либо. Многое знаю из опыта общения с ним других людей. И из его возгласов на исповедях, обращенных к другому человеку, но слышных всем вокруг. Они и правда подходили всем: «да-да-да», «держитесь», «вырастать, вырастать из греха».

Он всё понимал после двух слов, еще до того, как мысль была высказана. Даже когда речь шла об очень нестандартных ситуациях. Как будто он уже был в курсе. Как этого можно было достичь? Думаю, только благодаря любви. Нельзя усвоить науку, не полюбив ее. Нельзя хорошо выучить язык, не полюбив страну. Невозможно понять человека, не любя его. А отец Георгий любил людей. Меня поражало, как на некоторые вопросы, «правильные» ответы на которые должны знать даже неофиты, он с легкостью мог ответить: «Ты знаешь, я сам как-то еще не разобрался. Я не знаю». И это укрепляло веру. Христианин «несмотря на».

Отец Георгий служил мою первую в жизни литургию. Пасхальная ночная литургия в 1997 году. Вспомнил об этом, когда на погребении хор долго-долго повторял стихиру «Христос воскресе из мертвых…» Сегодня повторяли по кругу, пока не засыпали могилу. Тогда – пока не причастился последний.

Амвон запомнился совсем не так, как он выглядит на самом деле. Перед глазами стоит высоко-высоко надо мной отец Георгий, будто капитан на носу корабля – восклицающий, неистовый, с энергичными, распахнутыми в стороны руками.

Сегодня, между отпеванием и погребением, я носился по книжным магазинам, скупал для лагерного кружка для подростков книжку Элдриджа «Wild at Heart»[42]. Ассоциация возникла только потом. Вы верите в случайности?

Его соседи по кладбищу – Иванов и Иноземцева. Конечно, простое совпадение. Отец Георгий – a human being, один из нас, Ивановых. Так и прошел по жизни – будучи и здесь, и в иной земле. Явив нам эту иную землю. И показав, как может прожить жизнь Иванов.

26 июня 2007 г.

Протоиерей Владимир Зелинский

«Подвигом добрым я подвизался, течение совершил…»[43] Эти слова апостола Павла тотчас пришли мне на память, как только до меня дошла весть о кончине отца Георгия Чистякова 22 июня 2007 года. Ему было пятьдесят три года, уже давно он был серьезно болен. Он совершил свой подвиг добрый среди стольких других, каждый из которых мог бы заполнить не одну героическую жизнь.

Выходец из семьи коренной московской интеллигенции, верной ее «всемирной отзывчивости», но и также духу и традициям Церкви, будущий отец Георгий сохранял на протяжении своей жизни эту двуединую верность, нераздельное призвание. Специалист по классической филологии, ученик и друг отца Александра Меня, он был допущен к служению алтарю лишь в год своего сорокалетия. Ум, столь блестящий, не всегда бывает ко двору в российской церковной среде. В особенности, когда слишком много даров посылается одному человеку: дар богослова, филолога, журналиста, библеиста, переводчика Святых Отцов, несравнимого проповедника, преподавателя, но прежде всего – пастыря милостью Божией. Кажется, он уже родился со знанием того секрета, в который хотел бы проникнуть каждый духовник: умения привлечь человеческие души, без желания обладать ими, с одной лишь ревностью помочь им открыть Христа, дать Ему родиться в их сердце. Его исповеди видели всегда вереницу мужчин