Мифы о Китае. Все, что вы знали о самой многонаселенной стране мира, - неправда! - Бен Чу

Мы очень упрямы. Как мы пытались показать на страницах этой книги, присущее нам на протяжении столетий восприятие Срединного царства демонстрирует впечатляющую способность пренебрежительно относиться к фактам. Еще в XVIII веке наш старый знакомый Монтескье описывал Китай как «страну с никогда не меняющимися традициями». К такому же выводу приходит американский социолог Геррит Лэнсинг, написавший в 1882 году: «… китайцы век за веком, поколение за поколением оставались все теми же, всегда согласными жить и умирать в тех условиях, которые предписывает им Судьба». Сравните эти высказывания со словами работавшего в Шанхае в 1930‑х годах специалиста по рекламе Карла Кроу: «… в Китае во всем, будь то распорядок жизни или социальные институты, присутствует постоянство». Наконец, уже в 2009 году британский автор Мартин Жак пишет: «Китай на протяжении своей истории переживал огромные потрясения, нашествия и разрушения, но каким-то образом единая традиция оставалась стойкой, нерушимой и в конечном счете доминирующей».

Как мы уже видели, этот существующий четыре сотни лет стереотип застылости не имеет под собой оснований. Во времена Монтескье заимствованный из Индии буддизм давно привел к коренным преобразованиям в духовной жизни Китая, маньчжурские правители обязали мужчин отращивать волосы и заплетать их в длинную косу, а обычай бинтования ног у женщин становится все более популярным в среде аристократии. К тому времени, когда Лэнсинг взялся за перо, завезенные из обеих Америк новые сельскохозяйственные культуры привели к троекратному росту населения, культ, возглавленный свихнувшимся новообращенным христианином, разжег мятежи в большей части страны, а «движение самоусиления» ширилось по мере того, как цинские правители пытались модернизировать свою армию в надежде отразить грабительское вторжение европейской военщины. К тому моменту, когда Кроу приступил к созданию национального портрета, китайцы свергли империю, объявили вне закона варварское бинтование ног у девочек и обрезали свои унизительные косы. К 2009 году, когда Жак высказывал свои взгляды на Китай, страна, пережив погружение в коммунизм, перешла к государственному капитализму. Немногие народы переживали в своей истории столь глубокие и часто мучительные периоды социальных и институциональных преобразований. И при всем при этом Китай остается в наших глазах страной, которой самой судьбой предназначено оставаться застывшей в веках, подобно родине моих предков, гуандунской деревушке Чунволэй, в которой никогда ничего не происходит и не меняется.

Сравнительно свежая идея о том, что ненасытный Китай поглощает мировые природные ресурсы, родилась в ответ на происходящее в последние десятилетия экономическое возрождение страны. Замбийский экономист Дамбиса Мойо задала в 2012 году вопрос: «Что произойдет в мире при игре с нулевой суммой, если Китай окажется победителем в битве за ресурсы? Другие страны, кажется, спят, в то время как Китай скоординированно продвигается к цели». Эту же тему влияния Китая на развивающиеся страны затрагивают испанские журналисты Хуан Пабло Кардиналь и Эриберто Араухо: «… мы становимся свидетелями медленного, но упорного завоевания, которое отразится на судьбе каждого из нас и которое скорее всего уже заложило основы нового мирового порядка XXI века: мира, в котором будет доминировать Китай».

На самом деле тема империалистических устремлений Китая в отношении мировых ресурсов муссируется на протяжении уже нескольких десятилетий. Еще в 1965‑м прозвучало предостережение от одного политолога о том, что «поползновения Китая в направлении Индокитайского полуострова и островов Малайского архипелага со всей очевидностью нацелены на захват имеющихся там в изобилии полезных ископаемых и сельскохозяйственных угодий и на установление контроля над Азиатско-Тихоокеанским регионом, Ближним Востоком и Африкой». К более отдаленным временам относится теория Томаса Мальтуса, изложенная им работе 1798 года «Опыт о законе народонаселения», в соответствии с которой китайцев чересчур много в пропорции к имеющимся в стране природным ресурсам. По утверждению англиканского пастора, народонаселение Китая в пропорциональном отношении к необходимым для выживания ресурсам намного выше, чем в любой другой стране мира». Именно этим фактором Мальтус объяснял регулярно случавшиеся эпидемии голодной смерти, приводившие к убыли китайского населения. Можно было бы надеяться, что механистические теории о прямой зависимости количественного роста населения от наличия природных ресурсов дискредитировали себя, опровергнутые тем фактом, что со времен Мальтуса население Китая увеличилось в четыре раза. Однако же эти теории до сих пор имеют сторонников.

Нас продолжают преследовать древние страхи о том, что гигантское население Китая неминуемо выплеснется через границы страны и вторгнется в другие государства. Французский миссионер-иезуит XVIII века Жозеф Премар в письме, отправленном на родину из Кантона, отмечает: «При всей обширности и плодородии этой страны, она не в состоянии прокормить свое население. Для этого потребовалась бы территория вчетверо большего размера». В 1910 году выходит в свет мрачная утопия Джека Лондона, в которой он рисует безмерно большое население Китая, «растекающееся за пределы своей империи… просто перетекающее на граничащие с ней территории с неотвратимостью и вызывающей ужас медлительностью наступающего ледника». В 1960‑х подобные идеи были все еще весьма популярны. В это время американский географ Престон Джеймс, преследуемый теми же кошмарами, что и Лондон пятьюдесятью годами ранее, высказывает мысль, что «Китай являет собой пример одной из тех несчастных стран, что обречены на удушение из-за огромного числа собственного населения». Джеймс далее пишет: «Что произойдет, если Китай содрогнется от абсолютной безысходности, в которой окажутся миллионы его жителей, и если эти люди осознают, что причина их отчаяния — географическая данность; какой путь изберут они, чтобы спастись? Будет ли он лежать к северу, через Маньчжурию, на малонаселенные просторы Восточной Сибири? На юг ли, через Южную Азию, а может быть даже — в редконаселенную Австралию? Или на запад, вдоль древних путей, по которым когда-то приходили враги, и далее, в Европу?»

В наших умах китайское вторжение представляется неизбежным.

На протяжении сотен лет наши предрассудки по поводу характера и обычаев китайцев остаются неизменными. Американец Бойе Лафайет де Мент сочиняет руководства для бизнесменов, отваживающихся на освоение азиатских рынков; среди названий его книг встречаются такие, как «Стратегии самураев» и «Как научиться читать выражение лица азиатов». В публикации 2009 года под названием «Китайский характер» де Мент описывает некую «традиционно китайскую этику», о которой в первую очередь должны быть осведомлены иностранцы: «Люди дадут вам тот ответ, который кажется им наиболее выгодным в данной ситуации, и никогда не позволят вовлечь себя в неприятности или даже просто доставить себе неудобство». Иными словами, приготовьтесь иметь дело с нечестным поведением. Неужели китайцев всегда будут считать безнравственными людьми?

Впрочем, быть может, не столько безнравственными, сколько исповедующими фундаментально иные нравственные ценности. Сэр Мартин Соррелл — босс крупнейшего мирового рекламного агентства — WPP. В 2005 году он писал о том, что «мы на Западе имеем склонность считать, что у нас с китайцами одинаковые убеждения и система ценностей, что понятия о хорошем и плохом у нас совпадают. Однако это далеко не всегда так, и для нас чрезвычайно важно приобрести более глубокое понимание китайского характера». Эти слова эхом вторят сделанному сотню лет тому назад заявлению Джека Лондона о том, что «…их способ мышления радикально отличается от нашего». По мнению Лондона, «западное мышление, попытавшись проникнуть в сознание китайца, вскоре окажется в непостижимом лабиринте».