Мифы о Китае. Все, что вы знали о самой многонаселенной стране мира, - неправда! - Бен Чу

Мы постоянно снова и снова возвращаемся к этой теме. Тезис о «загадочности» китайской души остается столь же распространенным, каким он был во времена Редьярда Киплинга. «Тридцать лет назад нам на Западе были известны только непостижимые китайские лидеры», — заметил в 2009 году корреспондент Би-би-си Ангус Фрэйзер. А в 2012 году журналист «Файнэншл таймс» Филип Стивенс написал, что новый президент Си Цзиньпин олицетворяет собой «идеальное воплощение непостижимости».

Для многих из нас также остается мрачно притягательной тема жестокости китайцев по отношению к детям. Монах XVII столетия, брат Доминго Наваррете, обращаясь к западной публике, описывал виденную им сцену, когда родители нежеланного младенца, девочки, наблюдали за ее смертью: «Ее крошечные ручки и ножки распрямились, она лежала на спине на твердых камнях в грязи и сырости… ее крики пронзили мое сердце, но нисколько не тронули этих тигров». Возможно, это описание могло вдохновить издателей мемуаров Эми Чуа о том, как она терроризировала собственных детей в подлинно китайском стиле. Они придумали идеальное, способное завлечь читателя название для изданной в 2010 году книги: «Боевой гимн матери-тигрицы».

Мы как будто боимся отступить от сложившихся стереотипов и фантазий. Возьмем фразу, которая для многих из нас олицетворяет способность китайцев мыслить веками: «Сейчас еще рано об этом говорить». Считается, что именно так Чжоу Эньлай ответил Ричарду Никсону в 1972 году, когда американский президент поинтересовался мнением учтивого китайского премьер-министра о результатах Французской революции. Эта байка теперь развенчана. Государственные архивы в Пекине, так же как и свидетельство одного из американских официальных лиц, подтверждают, что Чжоу посчитал, что Никсон спрашивал его о последствиях протестов французских студентов 1968 года, а вовсе не о казни короля Людовика XVI и штурме Бастилии, отчего его ремарка и казалась содержащей в себе непроницаемость сфинкса. Иными словами, его высказывание относилось к событиям, произошедшим всего четырьмя годами ранее. Тем не менее миф о мыслящих в категориях столетий китайцах продолжает жить, так как прекрасно вписывается в систему наших предрассудков.

Или рассмотрим выражение: «Да придется вам жить в интересные времена». В Китае никто не слыхал о такой фразе. При этом на нее без конца ссылаются как на бессмертный образчик китайской мудрости. Почему? Не потому ли, что она укладывается в наше представление о китайской загадочности?

Мы уже видели, что, согласно расхожим представлениям, китайцы являются заложниками собственной истории. Тем не менее очень часто не они, а мы сами одержимы прошлым этой страны. Коммунистических лидеров всегда представляют императорами наших дней. «Гао као» воспринимается как продолжение императорских экзаменов. Некоторые даже интерпретируют политику одного ребенка как своего рода трансформацию убийства младенцев. Даже современные политические протесты в Китае трактуются иностранцами в терминах имперской истории. «Этнические восстания и антикоррупционные протесты в прошлом сокрушили многие китайские династии; возможно, в скором будущем они приведут к такому же результату», — предполагает историк из Стэнфордского университета Иан Моррис. В 1776 году, провозгласив в одностороннем порядке Декларацию независимости, Америка торжественно освободилась от оков британского империализма. В 1789‑м во Франции разразилась Великая революция, положившая конец эпохе феодализма. Оба эти события стали вехами в истории преобразования мира, важными страницами в летописи человеческой свободы. А Китай? Если что-то и происходило в Китае, очевидно, что это было всего лишь очередное крестьянское восстание.

Считается, что коррупция в Китае является манифестацией традиционного принципа «гуаньси», то есть верности индивидуума семейным связям. «Эти обычаи уходят корнями в толщу тысячелетий, они основываются на традиционных принципах верности, ответственности и долга», — провозглашает издаваемый компанией «Блумберг» журнал «Бизнес уик». Однако нелегко понять, в чем тут отличие от характерного для развивающихся государств (как, впрочем, и определенных развитых стран) злоупотребления родственными связями. Можно ли считать, что это специфически китайская форма коррупции?

Заблуждением будет мыслить о Китае в подобных терминах, поскольку страна отнюдь не живет прошлым, а, напротив, уже на протяжении полутора веков стремится к модернизации. Начиная с движения самоусиления XIX столетия, основания республики в 1911 году, Большого скачка 1950‑х и вплоть до недавних колоссальных государственных вложений в развитие скоростного железнодорожного сообщения, Китай отчаянно пытается встроиться в современный мир. Как пишет историк из Университета Сингапура Ван Гун У: «Китайцам не то что не хватало желания стать современными, наоборот, порой этого желания было чересчур много». Ван указывает также, что национализм, социализм, капитализм, либерализм и коммунизм — все политические и экономические поветрия, через которые прошел Китай за последнюю сотню лет, были восприняты им извне. Этот факт опровергает наше мнение о Китае как о стране, проникнутой конфуцианской антипатией к любым чужеземным влияниям. На самом деле страна предалась западным утопическим идеям с большим рвением, чем какое-либо еще государство. Как доказывается в этой книге, такие факты перечеркивают набирающие популярность утверждения о том, что Китаю всегда будут чужды либеральная демократия и политический плюрализм. Раз китайцы смогли поменять конфуцианство на коммунизм, почему они не будут в состоянии сменить коммунизм на либерализм?

Философ XIX столетия Герберт Спенсер наложил дарвиновскую теорию эволюции на человеческое общество, создав таким образом современную теорию рас и расовой конкуренции. Спенсер также считал, что культура — это судьба. «Пока характер граждан остается неизменным, — утверждал он, — в политическом строе, который постепенно из него возник, не будет происходить каких-либо существенных перемен». Несмотря на то что мы больше не признаем спенсеровскую теорию социального дарвинизма, его концепция зафиксированных культур и застывших политических форм остается чрезвычайно популярной, особенно когда это касается Китая.

Возможно, нам пора пересмотреть свои взгляды. Китайская культура отнюдь не статична и никогда такой не была. Более того, скорость перемен в жизни Китая становится все более головокружительной в самых разных областях. Отношение к работе, образ жизни, секс, пищевые привычки — все эволюционирует чрезвычайно быстро. Одна из самых значительных перемен проявляется в отношении к младенцам женского пола. Прошлое желание иметь только сыновей исчезает по мере того, как родители начинают понимать, что в современном мире женщины могут зарабатывать не меньше мужчин. Если подходить к Китаю с представлением, что страна заключена в своего рода культурную клетку, можно легко пропустить происходящие трансформации или отмахнуться от них как от чего-то случайного.

Наша привычка оценивать Китай, глядя на него сквозь призму культурного детерминизма, особенно несправедлива, так как предполагает неспособность китайцев к реформированию наиболее несимпатичных черт их общества, таких как бытовой расизм, нетерпимость и часто безразличное отношение к человеческой жизни. Западное общество когда-то было повинно в тех же грехах, по крайней мере отчасти, и освободилось от них лишь через естественным образом происходившие контакты с внешним миром и постепенную эволюцию взглядов в следующих поколениях. Китай может пойти тем же эволюционным путем, и это непременно произойдет.