Ходячее сокровище - Артем Каменистый

Вошел тот не сам, а в сопровождении кваза. Тут этих уродов, похоже, на продажу разводили. Столько в одном месте за столь короткий срок Читер увидел впервые.

Кольт вскочил в тот же миг, как дверь начала распахиваться. За неполную секунду он умудрился припрятать журнал, придать лицу дебильно-торжественное выражение и вскинуть правую руку в нацистском приветствии. Выглядело это так же бездарно, как и подражательство вошедшего, но, по крайней мере, проделано с похвальной быстротой. Явно не однажды отработано, без богатой практики такое вряд ли провернёшь.

"Фюрер" небрежно отсалютовал в ответ, обернулся к стене, внимательным и брезгливым взглядом осмотрел Читера, а потом Клоуна. И после, указав на спутника, нервной скороговоркой проговорил:

— Этого вниз. Стандартные вопросы, потом по моему списку пускай отвечает. Все ответы транслировать мне. Немедленно транслировать. Выполнять.

Парочка квазов подхватила Клоуна под зафиксированные руки и скрылась в дверях. А Читер удивлённо покосился на толстяка со сведённым судорогой лицом. Этот странный тип за всё время так и не пошёлохнулся. Да он даже приветствие не изобразил. Однако на столь неуважительное поведение никто не отреагировал. Складывалось впечатление, будто он невидимка, или, что вероятнее, на него по какой-то неведомой причине общие правила этикета не распространяются.

"Фюрер" приблизился к Читеру, замер в двух шагах, сверля нервным взглядом и всё также держа руки за спиной.

А тот применил пристальный взгляд и не удивился, прочитав прозвище. Так вот, оказывается, как выглядит Трубач — лидер Чертей, злейший недруг Водяного и всех здешних иммунных цифр. О его жестоком устранении неистово мечтает загадочный непись, ведь именно этот игрок испортил всю малину в регионе.

А Трубач, продолжая таращиться немигающим взглядом, своей неповторимой скороговоркой протарахтел:

— Привет, Читер. Давно я тебя жду. Ты почему-то задержался.

– Но я же не знал, что меня так сильно ждут, — с мрачной насмешкой заявил Читер.

– Вижу, ты настроен по-боевому, – прежним голосом заявил Трубач. – Я не любитель ходить вокруг да около и потому сразу скажу, что ты мне не враг и никогда не был врагом. Так получилось, что человек, которого я хорошо знаю по старым временам, очень просил меня помочь с твоим вопросом. Я пообещал, что попробую, и я предпринял всё, что в моих силах. Не знаю, что у вас с ним за конфликт, но у меня сложилось представление, что он не слишком запущенный. Значит, есть вероятность, что меня послушают, если я замолвлю за тебя слово. Мне несложно это сделать. Но зачем? Я ведь не занимаюсь благотворительностью. К тому же, я знать тебе не знаю. Мало ли, что у тебя внутри. Может ты с цифрами некрасивыми делами занимаешься, или даже их шпион. От тебя что угодно можно ожидать. Я не могу помогать человеку, которому не доверяю. Но моё расположение можно попробовать купить. Купить искренностью. Я, конечно, могу вытащить из любого всё, что он скрывает. Однако, интенсивные методы допроса не во всём удобны. Человек, которого допрашивают без оглядки на средства, никогда не раскрывается полностью. Он просто прямо отвечает на то, о чём его спрашивают, не пытаясь проявлять инициативу. Он полностью сломлен, подавлен и заторможен, и готов что угодно сказать, по любой теме, лишь бы заработать покой. С таким прямолинейным собеседником тяжело узнавать детали, о существовании которых ты не догадываешься. А мне интересны именно такие детали. То есть, я предлагаю тебе честное сотрудничество. Это выгодно и для тебя, и для меня. Как тебе моё предложение?

— Пока что я предложение не слышал, – спокойно ответил Читер. – И да, я бы хотел, чтобы ваши гм... помощники, там, внизу, обращались с моим товарищем нормально. На случай, если мы вдруг договоримся, лучше бы вам его не огорчать.

Трубач скривился:

— Вы что, любовники?

— Нет. И я не понимаю, при чём здесь наша личная жизнь.

– При том, что запачкавшие себя избранные, это почти что цифры, — чуть ли не по змеиному прошипел Трубач. - Есть вещи, которые спускать нельзя. Никому нельзя. И тебе тоже, каким бы полезным ты не оказался для нашего дела. Иногда мне хочется превратиться в огонь и выжечь здесь всю... всю эту скверну. Я не люблю это слово, но оно очень подходит. Или хотя бы залить напалмом самые грязные места. Я лично готов подносить спичку к каждому, кто предаёт природу человеческую. Так ты точно не из таких?

– Честное слово, – важным голосом подтвердил Читер, поражаясь, как явный псих получил столько власти в свои руки.

Да они у него так трясутся, что он постоянно держит их за спиной, сомкнув ладони в замок. И всё равно не помогает, подёргивание можно заметить, если приглядеться.

Трубач обернулся и глядя на кваза, только что занявшего место у двери, коротко бросил:

– Показать.

Уродливый громила торопливо приблизился к столу и вывалил на него хорошо знакомый рюкзак, ловким жестом достав его из-за спины.

Читер похолодел полностью, за исключением ушей. Те наоборот, стали обжигающе горячими, а ладони, свободно болтавшиеся за пределами обвязки из скотча, непроизвольно сжались в кулаки.

Ещё бы ему не знать этот рюкзак. Ведь его ему подогнали неписи в лагере Водяного. Отличная вещь, хорошо приспособленная для комфортной переноски тяжёлой поклажи.

Как так?! Ведь этот рюкзак был припрятан на стабе, в пяти километрах от Стеклокомбината. Неужели Черти не поленились просканировать свежие следы пленников? И как они настолько быстро это провернули?

Получается, у них и правда всё схвачено. Чётко работают. Уж не хуже Водяного и его команды. И это плохо. Чертовски плохо. Это очень сильно бьёт по замыслам Читера. Он и без того не представляет, как их провернуть, а теперь, получается, рискует потерять самые лучшие модификаторы.

Этот рюкзак тянет дорого.

Очень дорого.

На баснословную сумму.

Блин. Знал бы заранее, что так нехорошо попадёт, лучше бы отдал всё Водяному. Пусть с более чем сомнительными перспективами на возврат, но приятнее ему, чем этому козлу рогатому... на всю голову ушибленному.

Но секундная вспышка растерянности тут же погасла, не успев толком разгореться. Читер снова стал предельно сосредоточенным. Он выискивал варианты, перебирая самые фантастические, отвергая их один за другим.

А Трубач между тем продолжал:

– Я не часто имел дело с модами. У меня ведь есть занятия поважнее, чем возня с этой дорогостоящей лотереей. Но я хорошо разбираюсь в ценах. Если кто-то скажет, что за этот рюкзак выйдет меньше полутора миллионов, я прикажу пристрелить этого болтуна, чтобы не позорил нас, избранных, своей глупостью или враньём. Это очень достойные деньги. И как ты обязан понимать, такие деньги не должны принадлежать одному человеку. Это несправедливо. Нет, я не сторонник всеобщей уравниловки, но должен же быть какой-то предел стяжательству. Однако, считаю, что надо уважать чужое право на собственность, если это не противоречит нуждам общества. Если ты достойный избранный, ты заслуживаешь справедливую долю от имущества, которое может и не заработал многолетним трудом, но, тем не менее, оно твоё. Однако, повторюсь, ты должен быть именно достойным. А пока что мне неизвестно, так ли это. Если докажешь, что да, что ты именно такой, мои финансисты оценят стоимость модов, и ты получишь пять процентов. Пять процентов, это достаточно много, чтобы ты смог прекрасно у нас устроиться. Здесь хороший регион, ведь мы следим за порядком. Мои соратники позаботятся о тебе, их помощь не будет лишней в первое время. Если не станешь совершать глупости, со временем у тебя получится занять достойное место в обществе местных избранных. Или даже среди моих соратников. Как знать... Тебе надо как следует подумать над выбором. Или ты уже принял правильное решение?