Любовь красного цвета - Салли Боумен

Судя по всему, Фрике решила больше ни на йоту не уступать своих позиций. Джини почувствовала, что зашла в тупик. Смертельная усталость и апатия внезапно навалились на нее. Она подала официанту знак рукой, чтобы тот принес еще кофе. Разговор не клеился, причем ситуация складывалась прямо-таки парадоксальная: получалось, что правда нужнее ей, чем родной сестре погибшей. Джини задумалась: интересно, поверит ли ей Фрике, если она сейчас заговорит о том, насколько близки ей стали эти девочки – Аннека, Майна? Джини вспомнила себя в шестнадцать лет. Вернее, за несколько недель до шестнадцатилетия. Тогда она, сбежав из школы, села на самолет, чтобы улететь к отцу в Бейрут. Это была ее последняя попытка привлечь к себе внимание отца, заставить его хоть немного заинтересоваться ее жизнью. Увы, как и предыдущие, эта попытка оказалась тщетной.

– Я тоже хочу быть журналистом, папочка, – пролепетала она при встрече. – Я думала, если прилечу сюда, увижу тебя, то смогу этому научиться. И еще я хотела просто увидеть тебя.

Он даже не ответил ей тогда. Он просто сидел в своем гостиничном номере, приканчивая порцию бурбона – уже третью за вечер. Только когда Джини упомянула о журналистике, в его глазах мелькнуло нечто презрительно-насмешливое. Отец коротко хохотнул, вернее, хрюкнул. Джини так и не смогла этого ни забыть, ни простить ему.

Ее отец был для нее богом. Отца нетрудно было вообразить богом, поскольку она почти не видела и практически не знала его. В Бейруте, видя его изо дня в день просиживающим штаны в баре отеля «Ле Дуайен», бездельничающим, травящим бесконечные анекдоты про Вьетнам и собственный Пулитцер,[24]рисующимся перед толпой прихлебателей, она убедилась, что сотворила себе ложного кумира.

Джини повернулась к Фрике и, не дрогнув, встретила ее холодный, враждебный взгляд. Девчонка докуривала уже третью сигарету.

– И все-таки кое-что я способна понять, поверь, Фрике, – снова заговорила Джини. – Я хорошо помню, что чувствовала, когда была в твоем возрасте, в возрасте Аннеки. Смятение, боль, необходимость выбора между одинаково дорогими, но совершенно разными людьми. Разве такое забудешь? Все это навеки осталось в моем сердце.

– Неужто? – Девочка криво усмехнулась. На лице ее читалась абсолютная уверенность в том, что журналистке ни в жизнь не постигнуть случившегося. То, что довелось пережить ее сестре и ей самой, казалось Фрике совершенно особым, уникальным и неповторимым.

Эта самоуверенность, читавшаяся на юном белесом лице, едва не вывела Джини из себя. Однако ей тут же вспомнилось все это: то же слепое высокомерие, та же подростковая уверенность в том, что никому больше не дано испытать столь глубокие и противоречивые чувства. И в ее жизни хватало всякого.

Джини со вздохом отвернулась. Теперь она вспоминала тот день, когда впервые увидела Паскаля. Перед ее глазами предстала сцена знакомства в баре отеля «Ле Дуайен». Отец, как всегда, бахвалился перед благодарными слушателями. Она же сгорала от стыда. Еще не было и двенадцати, а отец уже успел разогреться тремя бурбонами. Анекдоты становились все более длинными и скабрезными. И тут до нее стало постепенно доходить, что высокий француз – единственный, кто имеет особое мнение по поводу происходящего. Стоя чуть в стороне от толпы, насчитывавшей человек двадцать, он молча взирал на рассказчика с едва скрываемым презрением.

Вскоре француз покинул бар. Джини последовала за ним, кипя от негодования и намереваясь потребовать от него объяснений. Объяснения переросли в перепалку, которая едва не завершилась дракой. Это было в июле 1982 года. В Бейруте тогда было жарко: кипели страсти, лилась кровь. Паскаль Ламартин вне себя от ярости схватил девушку за руку и потащил на улицу – в самое пекло.

– Полюбуйся, вот оно – то, что твой отец называет маленькой заштатной войной! – прошипел он с лицом, перекошенным от злобы. – В гостиничном баре такого не увидишь. Такое можно увидеть только здесь, на улице.

В тот день в Бейруте разнесло в куски очередную машину, начиненную взрывчаткой. И Ламартин со своими фотоаппаратами, как всегда, оказался на месте в самый горячий момент. Джини казалось, что перед ней разверзлись врата ада. Она стояла среди битого кирпича, обломков, покосившихся стен, воя и причитаний. Прямо перед ее глазами из-под бетонной плиты торчала детская ножка. Так впервые она узнала, что это такое – вид и запах войны.

Поначалу Джини не могла двинуться с места. Потом попыталась помочь. Из груды обломков извлекли раненого мужчину. Его пытались положить на искореженный лист металла, которому отводилась роль носилок. Она суетилась вместе со всеми. Однако какая-то арабка плюнула ей в лицо, и только тогда Джини, отшатнувшись, заметила на себе кровь. Ее руки, лицо, одежда – все было в чужой крови. И тут среди этой толчеи и криков откуда-то появился Ламартин. Его необыкновенное лицо выражало потрясение, раскаяние, тревогу. Она почувствовала, как его руки обнимают ее. В следующее мгновение он уже уносил ее подальше от этого страшного места – вдоль по длинной улице. Они остановились в узком душном переулке недалеко от порта. Здесь, в крохотной забегаловке, у него была комната над баром. Затащив Джини внутрь, Паскаль заговорил быстро и возбужденно, но вскоре замолк.

Она вглядывалась в его лицо, в умные серые глаза. Их взгляд стал спокойным, потом странно пристальным. Она знала, что произойдет в следующий момент. Знал это и он. Не прошло и четверти часа, как Джини, ополоумев от страха, бежала с места взрыва, и вот она уже в его комнате, в его объятиях… Впервые в жизни занимается любовью с мужчиной, которого только что встретила, с которым не успела даже толком поговорить. Но откуда же тогда у нее ощущение, будто она знает его всю жизнь?..

Можно ли рассказать об этом Фрике? Но поможет ли? И как это будет звучать? «Поверь, Фрике, я тоже знаю, что такое без памяти влюбиться впервые в жизни. Я знаю, что такое отбросить страхи в сторону и одним жестом поставить на карту все. Самое интересное, что этот риск может оправдаться – не сразу, много лет спустя. Да-да, Фрике, так было со мной. Я по-прежнему люблю этого человека, мы встретились вновь, теперь мы вместе. Инстинкты пятнадцатилетней девочки не всегда верны. Но меня они не подвели…»

Она подалась вперед. Первое предложение уже готово было сорваться с ее губ, однако, одумавшись, Джини снова выпрямилась. Нет. Прежде всего Фрике не поверит ей. Во-вторых, то, что она собирается сказать, безответственно. Инстинкты юной девушки иногда несут в себе смертельную опасность. Как в случае с Аннекой.

Молчание тянулось уже минут пять. Фрике, с унылым видом вертя в пальцах сигарету, устремила отсутствующий взор куда-то вдаль. Для Джини было очевидно, что мысли Фрике текли в совершенно ином направлении. Будто очнувшись, Фрике отбросила прямые волосы назад и взглянула на собеседницу.

– То, что ты сказала сегодня моей матери… – Девочка на мгновение замялась. – Это правда? Это правда, что именно Стар посадил Аннеку на иглу?