Ключ к волшебной горе - Антон Леонтьев

Тетя Лиззи продолжила:

– Ты наверняка не захочешь ничего знать обо мне и будешь права. Но я изменилась, моя дорогая Полин. Несчастья сделали меня мудрее, я обратилась к Богу. И поняла, что сама виновата в том, что произошло. Мне некого винить, кроме себя самой. Извини, что окликнула тебя. Но когда я узнала в этой богатой пожилой даме ту самую юную Полин, мою любимую племянницу, то не смогла сдержаться. Я подумала, что сошла с ума!

Около них возникла директриса. Льстиво улыбаясь, она сказала:

– О, миссис Трбоевич, Элизабет, я вижу, докучает вам. Она у нас уже давно, она когда-то попала в жуткую автокатастрофу и не может ходить. К тому же бедняжка с недавних пор страдает рассеянным склерозом. Элизабет отчего-то вбила себе в голову, что является вашей теткой. Подговаривала медсестер позвонить вам... Прошу вас извинить несчастную, ей недолго осталось. Соблаговолите пройти в дом?

Полина обняла тетю Лиззи. Когда-то она ненавидела и проклинала ее за предательство, но ненависть давно прошла. Сейчас она видела перед собой старую больную женщину, которая была бодра духом и раскаивалась в содеянном.

– Тетя Лиззи, я не могу поверить, что это вы! – прошептала Полина.

– О, это в самом деле я, дорогая, – ответила та. – Прошу тебя, объясни всем, что я ничего не выдумывала, когда называла тебя своей племянницей. А то на нас и так все смотрят и думают – отчего это богатая дама вдруг плачет, обнимая сумасшедшую старуху?

Полина взяла тетю Лиззи за руку и объявила обомлевшей директрисе:

– Вы можете подыскать себе еще кого-нибудь на освободившееся место. Эта дама будет жить в моем доме!

– Неужто ты простила мне? – дрогнувшим голосом спросила старуха. – Полина, это правда?

Полина обняла ее, поцеловала в морщинистую щеку (увы, красота, которой славилась Елизавета Фридриховна Люэрс, исчезла без следа) и произнесла:

– Ну тетя, конечно же, простила! Я несказанно рада видеть вас. Если бы... Если бы не пять лет, проведенных в «Волшебной горе», то я бы не научилась ценить жизнь, не узнала бы Герду, не встретилась бы потом в Париже со Славко. Я благодарна вам за это! Разумеется, я не сержусь на вас!

– Славко, – проронила тетя Лиззи, – он же писал тебе, но я уничтожила его письмо. Прости меня за это, Полин. Почему мы осознаем свои ошибки только к концу жизни? Почему нельзя сразу понимать, что поступаешь дурно?

Тетя Лиззи вдруг горько зарыдала.

– Полин... Прости меня... Я же любила и люблю тебя... Но деньги затмили мне разум и душу... Я не хотела...

– Милая тетя Лиззи. – Полина поцеловала Елизавету Фридриховну. – Все осталось в прошлом, а прошлое вернуть нельзя. Будущего еще нет, остается только настоящее. Так давайте же жить именно этим кратким мигом.

Она отвела тете Лиззи целое крыло на втором этаже особняка. Показала тетку лучшим специалистам, которые сказали, что Елизавета Фридриховна обладает слабым сердцем, а рассеянный склероз оставляет ей всего несколько лет жизни.

Тетя Лиззи освоилась в особняке. Иногда она забывалась, путала имена или вообще забывала, о чем только что вела речь. Болезнь прогрессировала.

– Милая моя, – сказала как-то тетя Лиззи, – я вижу, что твоя строптивая дочь никак не хочет простить тебе невинной лжи. Позволь мне поговорить с ней!

– Ради бога, тетя, – ответила Полина. – С Кэтрин говорили уже несколько известных психотерапевтов, и никто не смог убедить ее простить меня.

Тетя Лиззи улыбнулась, и на мгновение Полина узнала в ней прежнюю красавицу.

– Девочка, как и все подростки, уверена, что в жизни бывает только одна любовь, а предательство разрушает все, что было. Она так похожа на тебя, Полин, хотя и не твоя дочь. О, я думаю, что смогу убедить Кэтрин в том, что она не права!

Кэтрин, услышав стук в дверь, спросила с плохо скрываемым раздражением:

– Ну, кто это еще?

– Твоя двоюродная бабка, – ответил голос.

Мать привела какую-то сумасшедшую старуху, которая оказалась то ли ее теткой, то ли кузиной. Поселила ее в доме, тратит деньги на врачей. Кэтрин не разговаривала с этой сумасшедшей. Пусть делает что хочет. И если она подослала эту особу, чтобы та убедила ее поговорить с матерью, то у нее ничего не выйдет.

Кэтрин распахнула дверь, желая наорать на того, кто мешает ей. Но, увидев на пороге пожилую даму в инвалидном кресле, которое толкала сиделка, остановилась и буркнула:

– Чего вам? Приперлись по заказу матери обрабатывать меня? Можете уходить, все равно у вас ничего не получится!

Отпустив сиделку, тетя Лиззи проехала в комнату девушки, осмотрела обстановку и произнесла:

– Комната напоминает мне мою собственную. И ты напоминаешь меня саму. Хотя еще больше ты похожа на свою мать.

– Полина мне не мать! – крикнула Кэтрин. – Она врала мне, она намеренно врала мне! Я никогда не прощу ей этого! Никогда!

– О, деточка, – рассмеялась тетя Лиззи. – Поверь мне, за свою долгую жизнь, до того, как ты станешь такой же черепахой, как и я, ты произнесешь слово «никогда» примерно двенадцать миллионов раз.

Кэтрин против воли улыбнулась. Старуха, может, и была чокнутой, однако говорила складно.

– Кстати, ты ведь знаешь о том, что твоя мама имела полное право оставить меня в доме для престарелых. Сделай она это, никто бы не обвинил ее в жестокосердии. Потому что я тоже предала ее и была уверена, что она никогда не сможет меня простить. Но, думаю, тебе неинтересно слушать эти старые истории...

Кэтрин разрывалась между желанием узнать, как же эта бабка предала Полину, и необходимостью сохранять лицо. Наконец она выпалила:

– Вы предали маму... То есть, я хотела сказать, Полину? Но из-за чего это получилось?

– Из-за денег, – просто ответила старуха. – И своей собственной глупости. Полина ничего тебе не рассказывала о том, что провела несколько лет по моей милости в стенах сумасшедшего дома, хотя была совершенно нормальна?

– Нет, – ответила Кэтрин, позабыв, что не хочет ничего слышать о Полине. – Как же так?

– О, это долгая история, – ответила тетя Лиззи. – Все началось жарким летом 1914 года, когда Россия, моя любимая Россия, была империей и там царствовал божьей милостью Николай Второй...

Два часа спустя тетя Лиззи завершила свой рассказ. Кэтрин, вытирая слезы, проговорила:

– Но, тетя Лиззи... Можно я буду называть вас именно так?.. Мама же никогда не говорила мне об этом!

– Тетя Лиззи – это совсем неплохо, – кокетливо согласилась Елизавета Фридриховна. – Лучше, чем бабка Элизабет или что-то в этом роде. Да, твоя мама многое тебе не рассказывала, потому что она боялась, что это причинит тебе боль. Возможно, в чем-то она ошибалась, но у тебя, дорогая моя, нет никакого права так жестоко осуждать ее. Твоей маме пришлось пережить многое. После гибели ее сына Володи она очень страдала... И именно ты позволила ей вернуться к нормальной жизни. Ты, и никто другой.