Одиночество в сети. Возвращение к началу - Януш Вишневский

на американцев по проекту в Ханое, на голландцев в Роттердаме. Когда не работает, учится заочно на биотехнологии. С удовольствием и за собственные деньги. Когда в молодости поступал на это отделение, его не приняли, и он вслед за сестрой стал обучаться реставрации. Ему понравилось новое занятие, но и о генетике он никогда не забывал. Она до сих пор увлекает его.

Она выбрала момент и спросила о значке на его рубашке. Вот так, сидя с бокалом вина на поддоне кирпича в немецком дворце, они перевели разговор на польские темы.

– Вы думаете, – спросила она, – что значком с надписью «Конституция» вы сможете изменить чьи-то убеждения? Таких, как я, которые понимают ваши намерения, не нужно убеждать, а других вы, на мой взгляд, не убедите. И, кроме того, вы можете, как у нас говорят, «схлопотать». Одного моего сокурсника, когда он возвращался ночью на трамвае, два подонка жестко избили за такой значок.

Конечно, в жизни всякое бывает, но все-таки надо пытаться что-то делать. Обычный значок-бейджик, который в последнее время стал иконой, также становится предлогом для разговора. Неоднократно разные люди спрашивали его, в чем суть спора о конституции, потому что они этого не понимают. На самом деле, иногда уже во время разговора у некоторых руки чешутся набить его «предательскую морду», но другие слушают, обсуждают и иногда признают его правоту. Кроме того, он считает, что любой способ хорош. Даже значок на рубашке.

– Мать с отцом сделали революцию. С нее началась свободная Польша, в которой я теперь живу. И хотя бы из чувства благодарности родителям я буду защищать эту Польшу, – сказал он.

Она спросила его, не слишком ли это наивно полагать, что можно что-то защитить. Она сама выходила на пикеты под суды или с толпой других женщин, раскрывала черные зонтики. По ее мнению, только толпа на улицах может что-то защитить.

Он согласился с ней, но не до конца: утверждал, что толпа – это отнюдь не совокупность критически мыслящих личностей. Толпа может выйти из-под контроля и стать разрушительной силой.

– По-моему, – говорил он, – сейчас, в эпоху Фейсбука, Твиттера и т. п., большую опасность для политиков представляет не толпа, а аудитория. Политики заботятся о ней. Толпы боятся меньше, потому что они могут либо не допустить ее образования, либо внедрить в нее свою пятую колонну и разогнать. Собравшимися в аудитории, то есть группой, направляющей на политиков свое внимание, так управлять невозможно. Политики знают, что лайки обладают огромной силой, которая определяет их поддержку или исключение. Сейчас наступило время аудитории. И, нацепив этот значок, я показываю, кому ставлю лайк.

Снял значок с рубашки и, давая его ей, сказал:

– У меня в номере еще парочка таких лайков.

Здание Президиума она покинула первой. Почувствовала усталость. Она знала, что вино действует на нее сильнее, чем на остальных, и поэтому решила отколоться от толпы и побыть одна.

Скинула обувь, сняла с себя костюм, включила компьютер. Писала Якубу о Президиуме, Зорае, о деде куратора, который служил в Познани в Вермахте. И об Алексе, который натравил лабрадора на чиновника. О Карине, которая в очередной раз растрогала ее, представив пятерых беженцев из Алеппо. Упомянула о Лукаше, мастере по дереву, который интересуется генетикой. Она писала также, что вино было чилийское и что на данный момент этого вина в ней многовато, и что он ведь знает, во что превращает ее вино, если она успевает добраться с кухни на чердак, а если не успевает, то тем более…

Она пустила горячую воду в ванну. Достала из косметички полиэтиленовый пакетик и бумагу, села на подоконник и свернула косяк. Вернулась в ванную, нашла в телефоне альбом Агнес Обель притащила стул из комнаты в ванную, обвязала датчик дыма полиэтиленовым пакетом. И легла в ванну в нижнем белье.

Обель пела «Riverside»[29].

Закурила. Глубоко втянула дым в легкие и долго удерживала вдох. Закрыла глаза. И тогда в ее памяти всплыли картины… Как он склонился над ней, как сорвал застежку лифчика, связал ей руки, как вытащил ее из воды, посадил на край ванны и встал перед ней на колени. Как она широко раздвинула бедра… А когда картины перестали появляться, она сделала вторую глубокую затяжку, отложила косяк на мыльницу, погрузила руки в воду и стянула трусики…

@15

ОН: Проснулся ночью. У кровати не оказалось ни бутылки с минералкой, ни даже просто стакана воды. Будь здесь Надя, такого бы не случилось: она заботилась, чтобы у него всегда была вода, потому что ночью он просыпался только от жажды. Пил и сразу засыпал. Надя знала, что без воды он не уснет.

Пришлось пойти на кухню. Склонив голову, он жадно пил прямо из-под крана. Видно, только «Надина вода» обладала успокаивающим свойством, здесь сон как рукой сняло. Взял ноутбук, вышел на балкон, прочитал ее письмо, где опять зашла речь про «ту книгу», которая заставила ее плакать и не дала им заняться любовью. Он вернулся на чердак. Залез на стремянку и стал изучать корешки книг, занимавших всю стену с пола до потолка. Искал он ее и на полках над столом. Потом спустился в каморку с оконными рамами и красками. Не было ее и там. Он сидел на полу в гостиной с фотографиями, двигаясь метр за метром вдоль уставленных книгами полок. Не нашел он эту книгу и там.

Надин дом был похож на городскую библиотеку. Кроме кухни – «потому что там влажность повышенная, а для книг это вредно», – книги были везде. Это были не только ее книги. Большинство из них – книги ее отца. Он годами приносил их домой и «захламлял хибару», как говорила бабушка Сесилия. А еще бабушка сказала, что «только дом начнет гореть, мы сгорим с этими книгами еще до того, как успеют приехать пожарные, потому что библиотеки горят быстро».

И здесь у него в голове промелькнуло видение, длившееся долю секунды: как книга, которую он искал, упала на пол балкона, когда он доставал из рюкзака свой телефон, чтобы показать матери Надино фото. Тогда он не обратил на это внимания. Не мог также припомнить, чтобы видел ее когда-либо позже, в своей комнате. Только сейчас понял, что, должно быть, Надя положила эту книгу ему в рюкзак.

Глянул на часы. Скоро шесть утра. Он вернулся на чердак, сел за письменный стол и написал матери:

Мамочка,

ты, наверное, уже давно в аэропорту. Насколько я тебя