Охота на охотников - Валерий Поволяев

Санька прекрасно ориентировался в хитросплетениях Тверской улицы и прилегающих к ней переулков, знал все здешние злачные точки. Вскоре они свернули в огромную каменную арку, которую лет пятьдесят назад явно украшали узорчатые металлические ворота, Каукалов даже пригляделся повнимательнее, пытаясь рассмотреть на темных каменных столбах следы петель, - затем ещё раз свернули, прошли сквозь длинный узкий дворик и очутились перед стеклянной дверью.

Сбоку висела доска, объясняющая, куда же попали армейские дружки. Это был Дом композиторов.

- Ух ты! - восхищенно выдохнул Каукалов. - Ты, Санек, что, композитор?

- Не композитор, но по кружке холодного пива нам на мой композиторский билет всегда нальют, - довольно произнес младший Арнаутов. И ещё добавят. Если в кружке окажется слишком много пены... Как там у господина Ильфа с господином Петровым? "Требуйте долива пены"?

- Не помню.

- Вперед! - Санька подтолкнул своего дружка.

Они скрылись за стеклянной дверью. Через минуту к двери приблизился угрюмый громоздкий человек, по-собачьи принюхался к чему-то, дважды прочитал вывеску и снова потянул ноздрями воздух. Хищно улыбнулся:

- Композиторы, в-вашу мать!

Он прочно сидел на хвосте у Каукалова и решил с хвоста этого не слезать. На улице примораживало. Сандыбаев сел на скамейку недалеко от входа в Дом композиторов, поднял воротник, сунул руки в рукава, расставил пошире ноги, чтобы случайно не завалиться набок, если вдруг задремлет, и стал ждать.

Облизав языком обветренные жесткие губы, позавидовал дружкам, сидящим сейчас в буфете с тяжелыми кружками пива в руках, - небось, носы и губы в пене, на тарелках разложены бутерброды с рыбой и сырокопченой колбасой, да ещё рядом стоит пара стопочек с холодной водкой... М-м-м! Сандыбаев почувствовал, что ещё минута - и он захлебнется собственной слюной. Сглотнул комок, собравшийся во рту, замычал немо и стих. О пиве и бутербродах, о заразительном мужском застолье, приносящем столько радости, лучше не думать... Чтобы не свихнуться.

Через полтора часа дружки, которых он пас, возникли в стеклянном предбаннике, будто рыбы в аквариуме, пошатываясь и заботливо поддерживая друг друга, некоторое время плавали там, в чем-то объяснялись, - конечно же, в любви друг к другу, понял Сандыбаев, - а потом вывалились наружу.

- Ну что, разбегаемся? - предложил Каукалову его спутник, покачнулся на нетвердых ногах, пробормотал, восхищаясь самим собой: - А как лихо мы пили в армии ликер "Шасси"! А? Из смеси технического спирта с нашатырем... А?

- И с заправкой из прокисшего клубничного сиропа, - подтвердил Каукалов. - Вкус этот необыкновенный я буду помнить до гробовой доски.

- А деду я скажу-у... - младший Арнаутов вздернул вверх палец и назидательно подвигал им из стороны в сторону, грозя своему невидимому дедуле, - я ему все выскажу... Чтоб не размывал старую армейскую дружбу помоями. Не годится это. Что есть - то есть, и не замай святое! Вставлю деду перо, чтоб знал на будущее... - Парень пьяно покачнулся, Сандыбаеву показалось, что он сейчас сядет на землю, но тот удержался на ногах, обхватил обеими руками приятеля, повис на нем.

То, что Сандыбаев услышал, поначалу несколько обескуражило его - из пьяного разговора следовало, что парень этот не общался с Каукаловым давно и вообще не принадлежит к категории его друзей, так что исчезновение его не нанесет серьезного урона Каукалову, но когда он увидел, как парень обнимается с Каукаловым - крепко, по-брежневски, едва ли не взасос целуется с бандитом с большой дороги, сомнения, возникшие было, исчезли.

Этого армейского дружка - разбойника с доброй мордой, - тоже надо убрать, решил Сандыбаев. Вокруг Каукалова вообще должно остаться пустое пространство, покрытое пеплом пожарище. И чтобы на выжженном пустыре этом ни одного знакомого человека. Чтобы Каукалов с ума сходил от безлюдья. Чтобы земля горела у него под ногами.

- Послезавтра давай встретимся здесь! - Санька топнул ногой по промороженному асфальту. - Здесь вот, а? И поужинаем. Только не в буфете, а в ресторане. Тут хорошая кухня... Я приглашаю.

Каукалов прикинул: его "святой" день с недавних пор - вторник. На вторники назначать ничего нельзя. На другие дни - пожалуйста.

- Я тоже могу тебя пригласить, - сказал Каукалов и выразительно хлопнул себя рукой по карману, - поскольку бюджет пока позволяет...

- Платит тот, кто первый сказал: "А!" Итак - до послезавтра! Младший Арнаутов призывно поднял руку и попрощался с армейским дружком.

"Послезавтра!" Сандыбаев злорадно усмехнулся и в ту же секунду поспешно вжался в скамейку, нагнул голову - этакий простофльный дядечка, в вязаной спортивной шапочке закемарил на скамеечке... Каукалов словно что-то почувствовал - его будто током прошибло, под сердцем образовалась холодная пустота, он внимательно оглядел Сандыбаева.

Но нет, никаких дополнительных сигналов об опасности не поступило, и он выпустил закемарившего дядечку из своего сознания.

- Послезавтра встречаемся, - подтвердил согласно, - здесь. Пивка попьем.

- Не только пивка. Мы же договорились... - Младший Арнаутов звонко и беззаботно, будто пионер, которого похвалили на утренней линейке, рассмеялся.

Они медленно, покачиваясь синхронно, покинули двор. Напоследок Каукалов оглянулся, - что-то продолжало его тревожить, откуда-то исходили сигналы опасности, вот только откуда, он никак не мог понять, закемаривший дядечка продолжал сидеть на скамейке в прежнем устало-сонном блаженном положении, потихоньку сопел себе в две сопелки и совершенно не думал просыпаться.

"Во фрукт! - мелькнуло в голове Каукалова восхищенное. - Спит и не боится отморозить себе сопли".

Едва собутыльники завернули за угол Дома композиторов, Сандыбаев проворно поднялся со скамейки, отряхнул брюки, дубленку, стянул с головы вязаную спортивную шапочку, сунул её в карман, из-за пазухи достал мятую полушапку-полукепку, сшитую из того же меха, что и дубленка, проворно нахлобучил её на себя.

Смена одного лишь головного убора - больше ничего не надо, только головной убор, - достаточна для того, чтобы человека нельзя было узнать. Поэтому на ярко освещенную, полную народа Тверскую улицу вышел уже не дядечка, который мирно кемарил на скамейке, а совершенно другой человек, совсем не похожий на простодырного лоха, - громоздкий, с мягкими опасными движениями и хищным взглядом.

Он быстро нашел в движущейся массе людей двух собутыльников Каукалова и его компаньона, - взял их на прицел.

Около подземного перехода, - напротив старого "Националя", - друзья расстались, Каукалов отправился вниз, в метро, а Санька Арнаутов, притулившись задом к каменному парапету, зашарил в карманах в поисках курева. Курева не было, лицо его сделалось озабоченным. Неожиданно около себя он увидел плотного, с огромными руками человека, одетого в дубленку, в финской шапке с длинным козырьком, сшитой из того же материала, что и дубленка.