Колесо в заброшенном парке - Борис Тараканов
Шрифт:
Интервал:
— От чего? — Спросил Вовка.
— Поймите, вы сейчас коснулись чьих-то серьезных интересов, лежащих за рамками традиционных вещей.
— Но чьих?
Священник развел руками.
— Об этом я знаю не больше вашего. Могу только предполагать. Тем более что Провидение дало нам много подсказок. Мне кажется, перво-наперво нужно уяснить, что этой странной силе понадобились мальчишки-койво.
Большой зеленый попугай в медной клетке длинно высказался на церковнославянском. Стас и Вовка удивленно посмотрели в его сторону.
— Ясно одно, — сказал отец Леонид, не обращая внимания на птичий монолог, — дети в опасности. И помощи им ждать неоткуда — за них не вступится ни милиция, ни ваши коллеги из ФСБ.
Стас опустил голову, потом взглянул на отца Леонида.
— Мне бы не хотелось, чтобы вы ассоциировали меня…
— Боже сохрани! — истово перебил его батюшка. — Поверьте, даже в мыслях не было.
— Я верю… Только, что нам делать? На время стать «командорами»?
— Командорами? Ну, смотря что под этим понимать… И потом, что «на время» может здорово затянуться.
— Есть одна история, — ответил за Стаса Вовка. — Точнее, легенда. Мне ее рассказывал музыкант Георгий Струве. Он руководит детской хоровой студией…
— Ну, как же, знаю. Известная личность — большой просветитель. Любопытно, что же он говорил про Командоров?
— Что во все времена были люди, которые оберегали детей со всякими… необычными свойствами. С какого-то момента этих людей начали называть командорами. А детей — «койво».
Отец Леонид немного помолчал, затем сказал:
— Вы не поверите, но легенду о Командоре я впервые услышал от своего духовного отца, архимандрита Пафнутия. Только мы говорили об этом очень мало.
— С ним можно как-то связаться? — спросил Вовка. — Нам сейчас нужны любые подробности…
— Увы… Он почил в Бозе двадцать лет назад. — Отец Леонид вздохнул и широко перекрестился. — Не дожил трех месяцев до своего столетия. Так вот, впервые понятие «Командор» я услышал именно от него. Отец Пафнутий в войну спас многих ребятишек, сделав что-то вроде приюта в заброшенном монастыре под Белозерском. Монастырь был в предруинном состоянии, но нашлись люди, которые помогли привести братский корпус в более-менее Божеский вид. В общем, приют зажил…
— Эти дети тоже обладали чем-то этаким? — спросил Стас, покрутив в воздухе ладонью.
— Отнюдь нет. Обычные ребятишки, опаленные войной. У кого убили родителей — часто зверски и на их же глазах. Кто прошел концлагерь… В приюте они обрели Дом. Это был подвиг. Через десять лет после войны отца Пафнутия хотели наградить, но… сами знаете, наградами священнослужителей редко жаловали. Даже когда это были настоящие герои.
— Так ничем и не наградили? Да ему после всего этого памятник надо было ставить! — сказал Вовка.
— У нас памятники ставят только посмертно. Батюшке в сорок шестом предложили, но он отказался. — Отец Леонид усмехнулся. — А еще он часто повторял: «Когда я смотрел в глаза своих ребятишек, мой жизненный опыт порой отказывался мне служить — ведь почти каждый из этих малышей воочию видел ад. А я, — взрослый, умудренный, — имел и имею о нем в основном богословско-теоретическое представление». Он так говорил, хотя и ему пришлось немало пережить — и гонения на церковь, и пять лет сталинских лагерей… Но вопрос в том, можно ли после всего этого назвать тех детей «обычными»?
— Я бы не рискнул… — сказал Стас.
— Вот то-то и оно. Жизнь человека складывается не из числа прожитых лет, а из качества и силы пережитых эмоций. Я не догадался расспросить отца Пафнутия поподробнее. Тогда все это казалось второстепенным… Меня больше интересовали богословские вопросы. Борьба добра со злом с религиозных позиций Достоевского. Молодой был, глупый. Помню, батюшка как-то осадил мои квазифилософские измышления. Во время очередной нашей дискуссии, когда я пытался вывести аксиому, что только «добро с кулаками» всегда побеждает зло, и пафосно воззвал к авторитетам Фомы Аквинского и Павла Флоренского, он махнул рукой и сказал: «Да, сын мой… В борьбе бобра с ослом всегда побеждает бобрó».
— Как?! — Стас от восторга вытаращил глаза.
Отец Леонид с выражением повторил.
— Великолепно! — Стас хлопнул в ладоши.
— Да, талантливо… Он был прекрасным религиозным философом и великолепным педагогом.
— Батюшка, благословите! — донеслось из клетки.
— Бог благословит, — привычно отозвался отец Леонид.
— Ничего себе! — сказал Вовка. — Ну и птица!
Священник только развел руками — бывают, мол, и такие чудеса.
— А что потом стало с его приютом? — спросил Стас.
— Весьма поучительная история… Еще в войну он кое-кому был, как кость в глотке. Не могли пережить, что «какой-то поп», «монах в триковых штанах» фактически организовал действующий детдом с семьюдесятью ребятишками. Даже в то страшное время нашлись чиновники, которые приняли решение приют закрыть.
— Вот скоты! — вырвалось у Вовки.
Отец Леонид согласно кивнул.
— С этим они пришли к отцу Пафнутию и предъявили какую-то цидульку-предписание — освободить помещение в двадцать четыре часа. Детей сдать в районный детдом. Отец Пафнутий сказал: «Только через мой труп!». Ему ответили, что невелико и препятствие. На следующий день на казенной эмке прислали особо ретивого чиновника проверить исполнение предписания. Когда подъехали к монастырю, где располагался приют, шофер с ужасом обнаружил, что его пассажир… мертв. Паралич сердца.
— Ничего себе! — опешил Стас, вспомнив умершего в самолете обладателя странного набора мальчишеских фотографий. — И… как вы это объясняете?
Отец Леонид развел руками и поднял брови.
— Как обычно — Промыслом Божьим. Тем более что с этого момента приют оставили в покое. До конца войны.
— А потом?
— Потом была какая-то реформа, и все стихийные приюты объединили с детскими домами. Исключительно по просьбам трудящихся.
— Что, прямо так и… — начал Вовка, но отец Леонид деликатно перебил.
— Если вы обратили внимание, то почти все гадости в мире совершаются именно «по просьбам трудящихся». И приют отца Пафнутия все-таки слили с детским домом Белозерска.
— Могли бы и оставить, — сказал Вовка. — Дали бы официальный статус, и все!
— Исключено, — заметил Стас. — Советская власть не могла допустить, чтобы во главе детского воспитательного учреждения стоял священнослужитель.
— Маразм… — покачал головой Вовка.
— Причем на уровне законодательства, — добавил Стас.
— М-да… Да здравствует советское законодательство! Всех законодало! Я одного не могу понять, как эти люди вообще могли поднять руку на детский приют? Что это? Затмение разума? «Состояние прелести», как говорят в ваших кругах?
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!