Основания новой науки об общей природе наций - Джамбаттиста Вико
Шрифт:
Интервал:
Другим Божеством, зародившимся среди этих древнейших вещей человеческих, была Венера – характер гражданской красоты; поэтому honestas сохранилось в значении «благородство», и «красота», и «доблесть». Ведь эти три идеи должны были возникнуть в следующем порядке. Прежде всего была понята гражданская красота, принадлежавшая Героям. Потом – природная красота, подлежащая человеческим чувствам, а потому и чувствам тех людей, которые руководствуются умом, понятливы и умеют различать части или составлять соответствие в целом человеческого тела, в чем и заключается сущность красоты; поэтому крестьяне и люди из простонародья или совсем не понимают красоты, или понимают ее очень мало; это показывает ошибку Филологов, утверждающих, что в те наивные и глупые времена, о которых сейчас идет речь, Царей выбирали с точки зрения их телесной красоты и телосложения; ведь такое Предание нужно понимать в том смысле, что гражданская красота составляла благородство Героев, как мы сейчас скажем. Наконец была понята красота доблести, которую называют honestas и которая понятна только Философам. Поэтому гражданской красотой должны быть прекрасны Аполлон, Вакх, Ганимед, Беллерофонт, Тезей и другие Герои; ради них, может быть, была придумана Венера мужского пола[164]. Должна была возникнуть идея гражданской красоты в сознании Поэтов-Теологов потому, что они видели, как безбожные беглецы на их землях были людьми с виду и грубыми животными по обычаям. Такою и не иною красотою были прекрасны Спартанцы, Герои Греции, бросавшие с горы Тайгета уродливых и безобразных новорожденных, т. е. рожденных благородной женщиной без торжественной свадьбы; именно такими должны быть monstra (уроды), которых Законы XII Таблиц предписывали бросать в Тибр, ведь совершенно неправдоподобно, что Децемвиры при тогдашней скудости законов, свойственной первым Государствам, думали о природных уродах, которые настолько редки, что редкие в природе вещи называются уродливыми; даже при современном богатстве законов законодатель предоставляет на усмотрение судей редко встречающиеся случаи. Таким образом, уродами (monstra) первоначально и в собственном смысле назывались гражданские уроды; одного из них имел в виду Памфил, когда он говорит, неправильно подозревая, что девушка Филумена забеременела:
так они и продолжали называться в Римских Законах, которые должны были выражаться совершенно точно (по наблюдениям Антония Фабра в «Jurisprudentia Papinianea»), как выше это было отмечено в другом месте и по другому поводу. Поэтому хотя и с добрым намерением, но и с грубым незнанием Римских Древностей он пишет со слов Ливия{380}, что если бы Благородные приобщили плебеев к коннубиям, то от этого произошло бы потомство secum ipsa discors{381}, иными словами – урод, состоящий из двух природ: одной – героической природы Благородных, другой – звериной природы самих Плебеев, которые agitabant connubia more ferarum{382}; последнее изречение Ливий взял у какого-нибудь древнего летописца и применил не научно, так как он приводит его в том смысле, как если бы Благородные роднились с Плебеями, ведь плебеи при своем тогдашнем состоянии почти что презренных рабов не могли претендовать на это перед благородными, но они добивались только права заключать торжественные бракосочетания, а последнее значит то же самое, что connubium; это же право принадлежало только благородным, но у животных никогда один вид не общается с другим видом; таким образом, приходится сказать, что посредством такого изречения Благородные в героических распрях насмехались над Плебеями: раз у последних не было публичных ауспиций, своею торжественностью придававших точность бракам, то ни один из плебеев не имел определенного отца; в Римском Праве от этого осталось следующее определение, известное каждому: nuptiae demonstrant patrem{383}; таким образом, при этой недостоверности Благородные говорили про Плебеев, что последние общаются со своими матерями и со своими дочерьми, как звери.
Атрибутами плебейской Венеры были голуби, и не потому, что они обозначали любовную привязанность, а потому, что они (по определению Горация) degeneres{384}, т. е. низкие птицы по сравнению с Орлом (тот же Гораций определяет его как ferox{385}); они обозначали, таким образом, что у Плебеев были свои собственные, т. е. меньшие, ауспиции, в отличие от ауспиций орла и молний, принадлежавших Благородным; Варрон и Мессала говорят о наибольших, т. е. публичных ауспициях, от которых зависело все героическое право Благородных, как это открыто подтверждает нам Римская История. Атрибутами же Героической Венеры, т. е. Венеры Pronuba, были лебеди, присвоенные также и Аполлону, как мы видели выше – Богу Благородных; от ауспиций одного из этих лебедей Аеда зачала от Юпитера яйцо, как было разъяснено выше. Плебейская Венера была нагой, тогда как Pronuba была прикрыта поясом (cestum), как сказано выше, и из этого видно, насколько искаженные представления существовали о Поэтической Древности! Впоследствии считали подстрекательством к сладострастию то, что поистине было изобретено для обозначения естественной стыдливости, т. е. точности и добросовестности, с которой соблюдались среди плебеев естественные обязанности. Как мы увидим немногим ниже в главе о «Поэтической Политике», плебеи совершенно не имели прав гражданства в героических городах, и таким образом их законные обязательства не были связаны никакими узами необходимых или гражданских законов. Затем атрибутами Венеры были Грации, также нагие; у Латинян caussa и gratia значили одно и то же; таким образом Грации для Поэтов должны были обозначать «голые договоры»{386} (pacta nuda), порождающие только естественное обязательство; поэтому Римские Юристы называли pacta stipulata то, что позднее Древние Истолкователи называли pacta vestita (ведь они понимали под pactum nudum – pactum non stipulatum, и stipulatio должно было произойти не от stips – «денежный взнос», – так как в таком случае нужно было бы говорить stipatio с натянутым обоснованием, будто взнос «поддерживает» договор, – но оно должно происходить от stipula – «соломина»: так говорили крестьяне Лациума, ибо договор был «одет» пшеницей); обратно этому «одетые договоры» (pacta vestita) у Феодальных Юристов первоначально назывались так по тому же самому происхождению, что и Инвеститура Феода, и отсюда же, несомненно, exfestucare – «лишение достоинства». Итак, в силу всего этого под gratia и caussa Латинские Поэты разумели одно и то же применительно к договорам, заключавшимся плебеями Героических Городов, когда впоследствии были введены договоры de Jure Naturali Gentium{387} (Ульпиан говорит: Humanarum), тогда caussa и negotium обозначали одно и то же, так как в такого рода договорах самое дело почти всегда оказывается caussae или cavissae, т. е. обеспечением, имеющим ценность в силу стипуляции, которая обеспечивается в договорах (pacta)[165].
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!