Записки мертвеца - Георгий Апальков

class="p1">Я вёл очень аккуратно и старался не разгоняться лишний раз, чтобы ненароком не проглядеть какую-нибудь гадость на дороге и не пробить ею колесо. Минивэн петлял между разбросанными тут и там частями автомобилей и тем, что осталось от полицейских заграждений. Мы ехали и ехали вперёд, оставляя позади квартал за кварталом, но не встречали на нашем пути никого. Создавалось впечатление, будто все мертвецы города — или по крайней мере большая часть из них — собрались там, на проспекте Второго сентября, оставив весь остальной центр в полнейшем запустении. Я даже успел на какой-то момент поверить в это и порадоваться тому, как гладко проходит наше путешествие сквозь вымерший город. Мне хотелось обернуться и поделиться радостью с Ирой и её матерью. Но тут мы подъехали к парку.

Парк аттракционов был излюбленным местом проведения досуга среди горожан. Подростки, студенты, парочки, семьи с детьми и даже праздно шатающиеся и созерцающие природную красоту пенсионеры — здесь было, чем заняться всем, а не только любителям каруселей и сладкой ваты. Мы с родителями ходили сюда, когда я был совсем ещё малышом. Мы с друзьями по средней школе частенько бывали здесь. Мы с Ирой ходили сюда постоянно, когда ещё только-только познакомились. На туристических открытках или сувенирных магнитиках на холодильник из нашего городка в качестве основной здешней достопримечательности как правило печатали либо вид на центральную площадь, либо храм, стоявший там же, неподалёку, либо памятник человеку здесь же, монументы во славу которого есть, пожалуй, в каждом крупном населённом пункте нашей страны. Но настоящей достопримечательностью, настоящим местом безоговорочной и беззаветной любви местных был именно центральный парк аттракционов. С его огромным колесом обозрения, с его лавчонками и целыми торговыми рядами всякой всячины, с его иллюминацией и шумом играющей музыки, перекликавшимся с детским смехом и вскриками тех, кому мёртвая петля на американских горках показалась уж слишком крутым виражом.

Когда мы поравнялись со сквером, отделявшим парк от дороги, я посмотрел на родину своих лучших воспоминаний через боковое стекло. На секунду-другую всё моё тело сковал паралич. Огромная, неисчислимая толпа тел, чуть ли не трущихся друг о друга, стоящих на месте и словно бы ждущих чего-то. Наверное, даже в самый многолюдный и шумный День города я не видел столько людей, собравшихся в одном месте. Было сложно выхватить кого-то из них в отдельности — все они, стоявшие плотной и монолитной толпой на траве некогда красивого и живописного скверика с прудом, сливались перед глазами воедино, образуя что-то наподобие безликой, урчащей и хрипящей биомассы, покрывавшей всё пространство от сквера и дальше, до самого парка аттракционов. От проезжей части эту толпу отделяло лишь несколько метров гранитного тротуара и небольшая, высотой примерно по колено, изгородь, разделявшая тротуар и зелёный массив. Что они здесь забыли? Кто — и главное как — согнал их всех сюда, сосредоточив на сравнительно небольшой площади пространства? Этими вопросами я тогда задаться так и не успел.

Услышав, как вскрикнула Ира, я понял, что они там, сзади, тоже увидели эту картину. Её крик ко всему прочему вывел меня из парализующего ступора и заставил вернуться в реальность. Двигатель у минивэна был довольно тихий. Но даже его мерного гудения оказалось достаточно, чтобы мертвецы, стоявшие ближе всего к оградке и к тротуару, обратили своё внимание на новый источник звука на доселе безмолвной улице. Если один повернулся в нашу сторону, то скоро мало-помалу повернутся и все. Неожиданно, совершенно не к месту, мне вспомнились слова Лёхи: «Они такие. Один куда-то ломанётся — остальные тоже идут. Даже если не видят, куда тот первый изначально шёл. Как голуби типа: брось одному хлеб — кореша его с другого конца города прилетят жрать просить». И вот, кто-то из стаи этих голубей в парке заметил, наконец, свою хлебную крошку и зашагал к нам.

— Костя, давай быстрее, они же щас… — успела сказать Ирина мать до того, как я надавил на газ, и взревевший двигатель заглушил всё то, что она хотела сказать и, возможно, сказала.

Стрелка спидометра резко прыгнула вверх. Потом, оказавшись в полностью вертикальном положении, стала наклоняться вправо уже чуть медленнее. Разум мой стих. Я больше не управлял минивэном — им управляли мои рефлексы и мой страх смерти. Каждый кусок сломанного бампера на дороге, каждая отброшенная каким-нибудь фонарным столбом тень, каждый силуэт зомби-одиночки, мелькавший где-нибудь на обочине или в окнах бывших торговых рядов на первых этажах — всё ощущалось как касание пародонтальным зондом оголённого нерва. Я… Я запаниковал — вот и всё, и никаких лишних метафор тут не нужно. В голове моей всё настолько смешалось, что я перестал различать лево и право, педаль газа и педаль тормоза.

Я слышал про такое раньше: как некоторые неопытные водители, сбив человека, рефлекторно давят на газ вместо того, чтобы ударить по тормозам. И вот уже горе-пешехода засасывает под колёса, машина качается из стороны в сторону, а водитель — всё давит на газ, искренне не понимая, почему он всё никак не может остановиться. Мысль и внутренний диалог выключаются всего на несколько секунд, но этого оказывается достаточно для того, чтобы сбитый пешеход получил несовместимые с жизнью травмы, а водитель таким образом обрёк самого же себя на долгие годы тюрьмы. Одна секунда замешательства умножает последствия и без того страшного происшествия, губя даже не одну, а целых две долгих и счастливых жизни совокупной длинною во много десятков лет. Одна секунда — две жизни… Наверное, я до конца своих дней буду мысленно возвращаться в день сегодняшний и думать о том, как всё могло повернуться, если бы тогда за рулём я вовремя взял себя в руки.

Я крутил руль туда-сюда, всё ещё стараясь объезжать препятствия на дороге и выскакивавших на дорогу мертвяков, которых, по мере приближения к мосту, на пути становилось всё больше. До поворота на мост оставалась всего пара кварталов, и уже виден был мемориальный обелиск, возвышавшийся там же, неподалёку, у самого берега реки. Я помню, что смотрел на него в тот самый момент, когда всё случилось, пытаясь понять, как бы так удачно вывернуть на трассу, не сбавляя скорости. Уж лучше бы я смотрел на дорогу.

— Костя, тормози! — вскрикнула Ира за секунду до того, как всё случилось.

Раздался хлопок. Минивэн сначала подбросило, потом повернуло и опрокинуло на бок. Я не помню, сколько раз мы перевернулись: не считал, очевидно. Помню только крик Иры, скрежет металла, а потом — вкус металла во рту. Потом