Волк среди теней - Дэвид Геммел

— Тебя это не касается, — сказал Шэнноу.

— Ты кто? Моя мать? — огрызнулся Бетик. — Ты за меня ничего не решаешь! Спасти мир, может, мне и не по зубам, но вытащить одну женщину из вавилонской темницы? Как знать, может, я с этим и справлюсь?

— Тебе известно, прах тебя возьми, что все не так просто? — перебил Шэнноу. — Ты ничем Донне не обязан. Так с какой стати тебе рисковать жизнью ради нее?

— Если ты ищешь корыстных причин, мой друг, скажи мне вот что: Руфь говорит, что мир погибнет, если Материнский Камень не будет уничтожен. Если так, то где прикажешь спрятаться мне?

— Дай я подумаю, — сказал Шэнноу.

— О чем думать? Ты хочешь отомстить за Каритаса? В его смерти виновен Саренто. Аваддон — только пешка в его игре, а, смахивая пешки, войны не выиграешь.

— Аваддоном займусь я, — сказала Руфь. — Обещаю вам.

— А как вы отвезете Бетика в Вавилон?

— С помощью моей магии.

— Я спросил — как?

— Я разложу его молекулярную структуру, вберу ее в свою, а прибыв туда, вновь ее соберу.

— Соберу? О чем она говорит, Шэнноу?

— Вам ничто не грозит, Бетик, — заверила его Руфь. — Это способ, каким я перемещаюсь в пространстве.

— И вы уже проделывали это с другими людьми, да? — спросил исчадие.

— Нет, — призналась, Руфь.

— Зачем ты ее спросил, Шэнноу? Я предпочел бы верить, будто это магия!

— Ты все равно хочешь туда отправиться? — спросил Иерусалимец.

— Я уже сказал, разве нет?

— Постарайся, чтобы тебя не убили! — Шэнноу протянул ему руку.

Бетик потряс ее и пожал плечами:

— Уж постараюсь. Скажите, Руфь, не могли бы вы собрать меня без шрамов и сделать нос покрасивее?

— Нет. Так отправляемся?

— Я готов, — сказал Бетик. — Удачи, Шэнноу!

— И тебе. Скажи Донне, что я желаю ей всякой радости.

— Не отказывайся от нее. Ведь ее новый муж, вполне возможно, убит.

Прежде чем Шэнноу успел ответить, Бетик и Руфь исчезли.

И Взыскующий Иерусалима остался один.

Бетик не ощутил никакого движения. Вот сейчас он смотрел на Шэнноу, а в следующую секунду уже лежал, уткнувшись лицом в траву на склоне холма к западу от Вавилона. Руфи нигде не было видно. Он поднялся на ноги и глубоко вздохнул. Потом поднялся на вершину холма и уставился на город в отдалении — темный, словно скорчившийся на земле, и по‑прежнему окутанный черным дымом. Со времени его бегства никаких перемен к лучшему не произошло, и в эту минуту он осознал, что не испытывал ни малейшей тоски по Вавилону.

Рядом с ним возникла Руфь, и на этот раз он сохранил полное спокойствие.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она.

— Хорошо. А вот у вас вид усталый.

— Я утомлена, — призналась она. — Вы даже представить себе не можете, сколько энергии я расходую, сохраняя телесный облик. Ну а пронести вас восемьсот миль…

— Как ни грустно, у меня не сохранилось никаких воспоминаний об этом путешествии. Донна уже здесь?

— Нет. Фургон сейчас находится прямо на западе отсюда, менее чем в дне пути. Если отправитесь сейчас, то, вероятно, увидите их привал еще до зари.

— Сколько их?

— Две сотни.

— У меня всего восемнадцать патронов, Руфь.

— Я надеюсь, что вы положитесь на свою сообразительность, молодой человек, и убивать нужды не будет.

— Может быть, я сумею подобраться к ней и развязать ее. И мы убежим.

— Есть еще кое‑что, о чем вам следует узнать, Бетик.

— По‑моему, мне лучше бы оглохнуть.

— Она беременна и без сознания.

— Я так и знал, что мне лучше было бы оглохнуть.

— Я буду молиться за вас, Бетик.

— Очень, очень приятно. Полагаю, вы не можете кроме того наколдовать сюда одно из ружей Саренто?

— До свидания, Бетик.

— Прощайте, Руфь, — сказал он, глядя, как она становится все более прозрачной.

Он небрежной походкой зашагал на запад, выбросив из головы все мысли о спасении Донны. Задача была явно безнадежной, и он решил, что пока будет просто получать удовольствие от прогулки. Прикинув, как поступил бы Шэнноу, он засмеялся, представив себе, что вот Иерусалимец подъезжает к войску и требует освобождения пленницы. И, возможно, ему бы это удалось, подумал Бетик. По диску луны неслись облака. Перебегавший дорогу старый барсук остановился, чтобы взглянуть на высокого человека с широкими плечами. А затем исчез в подлеске.

К месту ночлега исчадий он приблизился за час до зари. Лагерь уже устроили в ложбине, расположив шатры кольцом вокруг фургона. Бетик, стоя на коленях за кустом, некоторое время оглядывался по сторонам, пока не удостоверился, что засек всех часовых. И тут, когда он приготовился действовать, его взгляд скользнул по черной тени на траве. Взяв пистолет в руку, он подкрался к неизвестному наблюдателю сзади, двигаясь медленно‑медленно, пока не оказался совсем рядом. Худой бородач в темной домотканой одежде с такой сосредоточенностью следил за лагерем, что не заметил приближения Бетика.

Бетик взвел курок. Легкий щелчок заставил бородача окаменеть. Но все его мышцы напряглись, и Бетик понял, что он вот‑вот решится на что‑то очень неразумное.

— Не делай глупостей! — шепнул он. — Я хочу поговорить с тобой, и все.

— У тебя пистолет. Так что говори сколько хочешь, — прошипел тот.

— Ты ведь не исчадие, вот я и подумал, чего ты у них ищешь?

— Не твое дело. Ты все сказал?

— Наверное. Зато у меня здесь дело, и я не хочу, чтобы ты все испортил.

— Что поделать, сынок!

— Ты из поселка Донны?

Бородач медленно перекатился на бок и уставился в глаза Бетику.

— Что ты знаешь о Донне?

— Я друг Йона Шэнноу. Он попросил меня помочь ей.

— А почему он сам не здесь?

— Был бы здесь, если бы мог. А вот ты здесь зачем?

— А ты как думаешь?

— Попытаешься спасти ее?

— Вообще‑то так, но этих стервецов здесь слишком уж много. Пробраться в их лагерь никакой возможности нет. Они выставили семь часовых, и еще один сидит в фургоне.

— А я часовых насчитал только шесть!

— Один сидит вон на том высоком дубе. У него длинное ружье, и, надо думать, стрелять из него он умеет.