Источник счастья. Небо над бездной - Полина Дашкова

Дзержинский сухо попрощался. В приемной скопилось многонароду. Ни на кого не глядя, Бокий, Валя и Михаил Владимирович быстро вышли вкоридор.

— Кажется, он самому себе неприятен в этой роли, — произнессквозь зубы Бокий, когда спускались вниз по лестнице.

— Было бы хуже, если бы в этой роли он себе нравился, — тихозаметил Валя.

— Знаете, вы бы уж помолчали! Забыли, где находитесь? Впредьизвольте выбирать выражения, а то я вас сам, лично, арестую!

— Глеб Иванович, виноват, понимаю, что подвел вас. Несдержался.

Они оба вышли проводить профессора к автомобилю. Валя,прощаясь, успел быстро прошептать:

— Вас хотят убрать подальше от Ленина. Это совершенно ясно.Ветер дует со стороны Кобы, этакий холодный, зловонный ветерок, покаслабенький, но крепчает.

Москва, 2007

Иван Анатольевич Зубов удивился и перепугался, не заставстарика дома. Он долго трезвонил в дверь, потом открыл своим ключом, вошел впустую тихую квартиру, обнаружил некоторый беспорядок. Кровать не застелена.Кухонный стол в крошках, стакан с недопитым чаем, грязная тарелка в раковине,собачья миска с остатками овсянки на полу. Чайник холодный, значит, позавтракалстарик давно или вообще не завтракал.

Зубов первым делом позвонил Агапкину на мобильный и, набравномер, тут же услышал мелодию «Турецкого марша». Телефон валялся на диване вкабинете. Иван Анатольевич позвонил Римме. Помощница по хозяйству напомнила,что сегодня у нее выходной, и заверила, что вчера вечером она оставила старикаи щенка в добром здравии, в чистой квартире, с полным холодильником продуктов.

Еще немного побродив по квартире, Зубов обнаружил, что вприхожей нет куртки и зимних ботинок Федора Федоровича, а также поводкаМнемозины.

— Старик отправился погулять с собакой, — пробормотал Зубови тяжело опустился в кресло в кабинете, — все нормально, нечего волноваться.Впрочем, может, выйти во двор, поискать их?

На столе стоял открытый ноутбук, экран был темный, но сбокумигала лампочка. Иван Анатольевич не удержался, тронул кнопку, вывел компьютериз спящего режима.

«Федор, не морочь мне голову, я почти уверен, они емупомогли!»

Это было послание из Зюльт-Оста, начало утренней переписки сДаниловым. Несколько секунд Иван Анатольевич колебался, чувствовал, чтопоступает нехорошо, и если старик застанет его за чтением своей личной почты,разозлится страшно. Однако любопытство пересилило. Зубов стал читать.

«Кто? Четверка? Берия, Маленков, Булганин, Хрущев?»

«Конечно. Кто же еще?»

«Миша, ты правда не понимаешь или придуриваешься, каквсегда?»

«Федор, но ведь известно, что они вели себя неадекватно.Долго не вызывали врачей. Когда было совершенно очевидно, что с хозяином беда,Берия заявил: Иосиф Виссарионович спит. Хрущев с Булганиным вообще не решилисьзайти в комнату, где он лежал».

«Миша! Вызвать врачей значило придать огласке случившееся. Аим требовался тайм аут. Им надо было договориться, как действовать дальше.Кстати, это полностью противоречит версии заговора и убийства. Если бы онирешили убрать хозяина, все бы продумали заранее, не допустили бы никакихстранностей, двусмысленностей, ни малейшего повода для подозрений. Но ихповедение говорит о том, что они не ожидали, испугались, растерялись. Незабывай, они всего лишь люди. У них кишка тонка убрать Кобу».

«Федор, я не спал всю ночь по твоей милости. Твои вчерашниетуманные намеки: плагиат, фрактальность времени почти свели меня с ума. Почемуанализ событий первого, второго марта пятьдесят третьего года ты назвал„отличной подсказкой“? Изволь объяснить, что ты имел в виду?»

«Ладно, попробую. Только, будь любезен, не перебивай! Послевойны требовалась свежая глобальная идея. Ненависть надо подогревать, иначепоток страданий скудеет. Сталин должен был выработать новый заряд, вызватьмощную судорогу, довести людей до неистовства. Но ничего, кроме сионистскогозаговора, он не сумел придумать. А это был плагиат. Совсем недавно остыли печиОсвенцима. Требовалось нечто оригинальное. Он пытался сдобрить антисемитскуюкампанию медицинской темой, чтобы заимствование идеи у побежденного собрата невыглядело столь явным. Жалкая уловка лишь подтвердила, что он слаб и бесплоден.Плагиат — это диагноз, причем смертельный. В панике он решил прекратитькампанию. В ночь с первого на второе марта готовые номера „Правды“ и „Известий“спешно переверстывались, снимались все материалы о шпионско-диверсионнойдеятельности сионистских организаций и еврейских врачей».

За пространным ответом Агапкина следовал короткий вопросДанилова:

«То есть ты считаешь, Сталин сам отдал распоряжение?»

«Я не считаю, я знаю точно! — отвечал Агапкин сосвойственным ему апломбом. — Коба приказал Игнатьеву, тогдашнему министру МГБ.Но это была его вторая фатальная ошибка. Он метался в отчаянии. Сначала емуследовало придумать нечто новое, а потом уж отменять кампанию. Если быпридумал, возможно, получил бы отсрочку».

«От кого? Кто имеет такие полномочия, чтобы дать отсрочку?»— немного ехидно спрашивал Данилов.

«От нашего общего знакомого», — отвечал Агапкин, и легкоможно было представить, с каким сердитым выражением лица он стучал по клавишам.

«Наш пострел везде поспел?» — продолжал ехидничать Данилов.

«Миша, его присутствие на даче в Кунцеве для меня очевидно!— кипятился Агапкин. — Как ты думаешь, почему все воскресенье первого мартаникто не решился войти к хозяину? Старый человек, больной, двенадцать часов неподает признаков жизни. Не завтракает, не обедает, не отвечает на телефонныезвонки. Полный дом охраны, прислуги. Люди, главная обязанность которых — он,его безопасность, его жизнь, оцепенели в тот день».

«Они боялись его тревожить?» — неуверенно предположилДанилов.

«Миша, они отвечали за него! Каждый из них рисковал головой,если с ним что-то случится, а помощь не будет вовремя оказана. Но никто не смелприоткрыть дверь, хотя бы заглянуть. Они вели себя неадекватно, по собственнымих свидетельствам, они были как завороженные. С десяти утра до десяти вечераохрана и прислуга топтались под дверью, спорили, кто зайдет. И только вполовине одиннадцатого, с пакетом из ЦК, к хозяину решился заглянуть дежурныйохранник Лозгачев. Хозяин лежал на полу, парализованный, в мокрых пижамныхштанах. Он обмочился. У него были открыты глаза. Знаешь, когда человек падаетна пол, звук довольно громкий. Все двенадцать часов охрана прислушивалась ккаждому шороху, но не слышала, как он грохнулся».

«Стоп, Федор! Там была звукоизоляция, они ничего не моглиуслышать!»