Пантелеймон Романов - Пантелеймон Сергеевич Романов

подсказал опять худощавый.

— Вот, вот… Ах ты, мать честная… Бывало, в поле выйдешь — урожай. Слава тебе, господи!.. А намедни я поглядел — рожь хорошая. Мать твою… думаю, — вот подведет. Такая выперла, что прямо хоть скотину на нее запускай, от греха.

К говорившим поспешно подошел мужичок с бородкой и опасливо посмотрел на столяра, потом узнал его, поздоровался и торопливо спросил у мужиков:

— Кто нынче кулак? Чей черед? Из волости приехали.

— Эй, Савушка! — сказал худощавый, обратившись к оборванному мужику, сидевшему босиком на бревне. Одна штанина на левой ноге у него совсем отвалилась ниже колена. — Эй, Савушка, твой черед нынче.

— Какой к черту черед, когда я без порток сижу, а вы в кулаки назначаете. Ни самовара, ничего нету.

Пришедший мужичок посмотрел на очередного и сказал:

— Не подойдет… Куда ж к черту, когда у него портки все прогорели.

— Мало чего, — прогорели. Все равно черед должен быть, — ответил черный, — самовар у Пузыревых возьмешь, а портки полушубком закроешь, оденешься.

— Он и полушубок-то такой, что через него только чертям горох сеять.

— Сойдет… Вот тоже моду завели…

— А что? — спросил столяр.

— Да все насчет кулаков. Уж им чтой-то представляться стало. Как приедут из волости или из города, так первое дело требуют кулаков, чтобы у них останавливаться. Ну, известное дело, и самовар, и яйца давай, и обедом корми, и на лошадях вези. Навалились на трех наших мужиков побогаче, каждую неделю раза по два с бумагами прискакивают. Мужики, конешно, волком воют. Теперь уж очередь кулацкую установили.

— Чтоб по-божески, значит?

— По-божески, не по-божески, а ведь они по одному так всю деревню переберут, всех с корнем выведут, а ежели по очереди, — все еще как-нибудь, бог даст, продержимся. А главное дело, работать не дают. Крышу на сарае покрыл — сейчас к тебе два архангела: «В богатеи, голубчик, пробираешься?»

— Что ж это по декрету, что ли, так требуется?

— Какой там — по декрету! По декрету — все правильно: и работать можешь смело и хозяйство даже улучшать.

— А может там один декрет для нас, а другой для них пишут и инкогнито его присылают?

— …Навряд… А там, кто ее знает.

Из совета вышел какой-то человек и крикнул:

— Эй, куда провожать? Сейчас выйдет. Избу готовьте.

— Мать честная, пойтить похуже что надеть. Спасибо, хоть по будням ездят. А то в праздник бабы разрядятся, ну беда с ними чистая. Иная на две копейки с половиной настряпает, а издали думаешь, у нее золотые прииска открылись.

— Ну, Савушка, беги, беги. Сначала сыпь за самоваром, потом яиц и молока у моей старухи возьмешь. Да коленки-то прикрой, черт!

— Дали бы ему хоть портки-то надеть.

— Ничего, скорей из кулаков выпишут.

Савушка сбегал за самоваром и яйцами. Потом пошел к совету.

Приезжий в кожаном картузе с портфелем вышел на крыльцо и, узнав, что кулак уже дожидается его, посмотрел на него и сказал про себя:

— Кажись, доехали сукиных детей. Дальше уж некуда.

1924

Стихийное бедствие

В деревне Глазовке в саду, принадлежащем обществу, оказался небывалый урожай яблок. Ветки деревьев пригнулись от тяжести плодов до самой земли. Каждое утро собирали целые вороха падалиц около главного шалаша и не знали, что делать с яблоками.

По саду метался какой-то мужичок в лапотках с трубочкой, пригинался, заглядывал куда-то из-под руки вдаль под ветки и кричал:

— Подставь под нее подпорку-то, не видишь! Опять раздерет ведь дерево. Ох, мать честная, и откуда ее навалилось столько!

Потом, увидев ехавшие воза с яблоками, бросался туда и опять кричал:

— Куда ж вы их везете! Черти!

— В овраг, куда же их.

— Сам знаю, что в овраг. И попрете через деревню?! Объезжай кругом, через плотину. Ни черта голова не работает.

— Дядя Игнат, говорят, комиссия сейчас придет, — сказал подошедший мужичок в зипуне, босиком, с засученными штанами.

— А черта — мне эта комиссия. Тут вот хуже комиссии. Ишь, матушка вылезла. С голоду буду дохнуть, на такую должность не пойду.

В воротах сада показалось несколько человек, в картузах, в поддевках, уполномоченные от общества.

— Ну и урожай!!! — сказал один, подняв бороду и поводив глазами по деревьям.

— Без урожая плохо, а с урожаем еще хуже, — сказал другой.

Все подошли к длинным пирамидальным ворохам и остановились.

— Пудов тысяча будет, — сказал председатель комиссии.

— Больше. Тут все две будет.

— Игнат! — крикнул председатель. — Пойди-ка ты сюда.

— Игнат, тебя кличут! — сказал разутый мужичок.

— Слышу, сейчас… Только ходят, осматривают.

— Что ж это ты с яблоками делаешь?

— А что?

— Ведь ты их все сгноил?

— Я их не гноил. А как ежели две недели лежат под дождем, так что ж им больше делать.

— А почему они у тебя под дождем лежат? Подвал на что?

— Везде насыпано. Ведь их какая сила.

Пошли к подвалу.

— Что же, они у тебя и тут все протухли? — сказал председатель, поведя носом.

— Как же им не протухнуть. Кабы они на вольном воздухе лежали. Ведь их вон какая сила, — сказал опять Игнат и ткнул пальцем в яблоки.

— Сила… вот ты и должон…

— Что ж должон… Тут одного ярового было больше тысячи пудов.

— А где ж они?

— Hie… под бугром. Тут, что ли, оставлять?

— Тки б назывался кому-нибудь. А то сидишь небось так.

— Кому? Вот какая-то баба куренка принесла, выменяла на полмеры, да и тот хромой.

Все оглянулись на куренка.

— Это ежели за все яблоки один куренок пойдет, ему цена не меньше десяти тысяч целковых.

— Ну, прямо беда, ей-богу, — сказал председатель, разведя руками. — Засыпали и засыпали прямо с головой.

— Эй, дядя, яблоки у вас никому не нужны? — крикнул он проезжавшему мимо сада прасолу, у которого в задке телеги лежал, завернув голову, молоденький теленочек.

Тот придержал лошадь, молча снял шапку, подумал, глядя в сторону, потом сказал:

— Кажись, не нужны. Так, может, на куренка на какого обменяешь…

— На куренка… У нас вон у самих бегает.

— Говорят, за рекой будто неурожай, туда требуют.

— Туда верст тридцать?

— Все сорок будет.

— Ну вот… Ведь на нее ящики нужно, — сказал председатель, — а без ящиков она не дойдет небось.

— Нипочем. Вся вдрызг потрясется. А много у вас?

— Прямо беда. Задушила на отделку. И откуда столько выперло: сад уж лет пять, знать, не окапывали, не поливали ни разу. А он, вишь, врасплох захватил